Page 129 - Собор Парижской Богоматери

площади.
В своей неподвижности он напоминал коршуна, который приметил воробьиное гнездо и
всматривается в него.
– Это архидьякон Жозасский, – сказала Флерде-Лис.
– У вас очень острое зрение, если вы отсюда узнали его! – заметила Гайльфонтен.
– Как он глядит на маленькую плясунью! – сказала Диана де Кристейль.
– Горе цыганке! – произнесла Флер-де-Лис – Он терпеть не может это племя.
– Очень жаль, если это так, – заметила Амлотта де Монмишель, – она чудесно пляшет.
– Прекрасный Феб, – сказала Флер-де-Лис, – вам эта цыганочка знакома. Сделайте ей
знак, чтобы она пришла сюда. Это нас позабавит.
– О да! – воскликнули все девушки, захлопав в ладоши.
– Но это безумие, – возразил Феб. – Она, по всей вероятности, забыла меня, а я даже не
знаю, как ее зовут. Впрочем, раз вам это угодно, сударыни, я все-таки попытаюсь.
Перегнувшись через перила, он крикнул:
– Эй, малютка!
Плясунья как раз в эту минуту опустила бубен. Она обернулась в ту сторону, откуда
послышался оклик, ее сверкающий взор остановился на Фебе, и она замерла на месте.
– Эй, малютка! – повторил капитан и поманил ее рукой.
Цыганка еще раз взглянула на него, затем так зарделась, словно в лицо ей пахнуло огнем,
и, взяв бубен под мышку, медленной поступью, неуверенно, с помутившимся взглядом
птички, поддавшейся чарам змеи, направилась сквозь толпу изумленных зрителей к двери
дома, откуда ее звал Феб.
Мгновение спустя ковровая портьера приподнялась, и на пороге появилась цыганка,
раскрасневшаяся, смущенная, запыхавшаяся, потупив свои большие глаза, не осмеливаясь
ступить ни шагу дальше.
Беранжера захлопала в ладоши.
Цыганка продолжала неподвижно стоять на пороге.
Ее появление оказало на молодых девушек странное действие. Ими владело смутное и
бессознательное желание пленить красивого офицера; мишенью их кокетства был его
блестящий мундир; с тех пор как он здесь появился, между ними началось тайное, глухое, едва
сознаваемое ими соперничество, которое тем не менее ежеминутно проявлялось в их жестах и
речах. Все они были одинаково красивы и потому сражались равным оружием; каждая из них
могла надеяться на победу. Цыганка сразу нарушила это равновесие. Девушка отличалась
такой поразительной красотой, что в ту минуту, когда она показалась на пороге, комнату
словно озарило сияние. В тесной гостиной, в темной раме панелей и обоев она была
несравненно прекраснее и блистательнее, чем на площади. Она была словно факел, внесенный
из света во мрак. Знатные девицы были ослеплены. Каждая из них почувствовала себя
уязвленной, и потому они без всякого предварительного сговора между собой (да простится
нам это выражение!) тотчас переменили тактику. Они отлично понимали друг друга.
Инстинкт объединяет женщин гораздо быстрее, нежели разум – мужчин. Перед ними
появился противник; это почувствовали все и сразу сплотились. Капли вина достаточно,
чтобы окрасить целый стакан воды; чтобы испортить настроение целому собранию
хорошеньких женщин, достаточно появления более красивой, в особенности, если в их
обществе всего лишь один мужчина.
Прием, оказанный цыганке, был удивительно холоден. Оглядев ее сверху донизу, они
посмотрели друг на друга, и этим все было сказано! Все было понятно без слов. Между тем
девушка ждала, что с ней заговорят, и была до того смущена, что не смела поднять глаз.
Капитан первый нарушил молчание.
– Клянусь честью, – проговорил он своим самоуверенным и пошловатым тоном, –
очаровательное создание! Что вы скажете, прелестная Флер?
Это замечание, которое более деликатный поклонник сделал бы вполголоса, не могло
способствовать тому, чтобы рассеять женскую ревность, насторожившуюся при появлении