Page 130 - Собор Парижской Богоматери

цыганки.
Флер-де-Лис, с гримаской притворного пренебрежения, ответила капитану:
– Недурна!
Остальные перешептывались.
Наконец г-жа Алоиза, не менее встревоженная, чем другие, если не за себя, то за свою
дочь, сказала:
– Подойди поближе, малютка.
– Подойди поближе, малютка! – с комической важностью повторила Беранжера, едва
доходившая цыганке до пояса.
Цыганка приблизилась к знатной даме.
– Прелестное дитя! – сделав несколько шагов ей навстречу, напыщенно произнес
капитан. – Не знаю, удостоюсь ли я великого счастья быть узнанным вами…
Девушка улыбнулась ему и подняла на него взгляд, полный глубокой нежности.
– О да! – ответила она.
– У нее хорошая память, – заметила Флер-деЛис.
– А как вы быстро убежали в тот вечер! – продолжал Феб. – Разве я вас напугал?
– О нет! – ответила цыганка.
В том, как было произнесено это «о нет!» вслед за «о да! «, был какой-то особенный
оттенок, который задел Флер-де-Лис.
– Вы вместо себя, моя прелесть, оставили угрюмого чудака, горбатого и кривого,
кажется звонаря архиепископа, – продолжал капитан, язык которого тотчас же развязался в
разговоре с уличной девчонкой. – Мне сказали, что он побочный сын какого-то архидьякона, а
по природе своей – сам дьявол. У него потешное имя: его зовут не то «Великая пятница», не то
«Вербное воскресенье», не то «Масленица», право, не помню. Одним словом, название
большого праздника! И он имел смелость вас похитить, словно вы созданы для звонарей! Это
уж слишком! Черт возьми, что от вас было нужно этому нетопырю? Вы не знаете?
– Не знаю, – ответила она.
– Какова дерзость! Какой-то звонарь похищает девушку, точно виконт! Деревенский
браконьер в погоне за дворянской дичью! Это неслыханно! Впрочем, он за это дорого
поплатился. Пьера Тортерю – самый крутой из конюхов, чистящих скребницей шкуру
мошенников, и я могу вам сообщить, если только это вам доставит удовольствие, что он очень
ловко обработал спину вашего звонаря.
– Бедняга! – произнесла цыганка, в памяти которой эти слова воскресили сцену у
позорного столба. Капитан громко расхохотался.
– Черт подери! Тут сожаление так же уместно, как перо в заду у свиньи. Пусть я буду
брюхат, как папа, если…
Но тут он спохватился:
– Простите, сударыни, я, кажется, сморозил какую-то глупость?
– Фи, сударь! – сказала Гайльфонтен.
– Он говорит языком этой особы! – заметила вполголоса Флер-де-Лис, досада которой
росла с каждой минутой. Эта досада отнюдь не уменьшилась, когда она заметила, что капитан,
в восторге от цыганки, а еще больше от самого себя, повернулся на каблуках и с грубой
простодушной солдатской любезностью повторил:
– Клянусь душой, прехорошенькая девчонка!
– Но в довольно диком наряде, – обнажая в улыбке свои прелестные зубы, сказала Диана
де Кристейль.
Это замечание было лучом света для остальных. Оно обнаружило слабое место цыганки.
Бессильные уязвить ее красоту, они набросились на ее одежду.
– Что это тебе вздумалось, моя милая, – сказала Амлотта де Монмишель, – шататься по
улицам без шемизетки и косынки?
– А юбчонка такая короткая – просто ужас! – добавила Гайльфонтен.
– За ваш золоченый пояс, милочка, – довольно кисло проговорила Флер-де-Лис, – вас