Page 131 - Собор Парижской Богоматери

может забрать городская стража.
– Малютка, малютка, – присовокупила с жестокой усмешкой Кристейль, если бы ты
пристойным образом прикрыла плечи рукавами, они не загорели бы так на солнце.
Красавицы-девушки, с их ядовитыми и злыми язычками, извивающиеся, скользящие,
суетящиеся вокруг уличной плясуньи, представляли собою зрелище, достойное более тонкого
зрителя, чем Феб. Эти грациозные создания были бесчеловечны. Со злорадством они
разбирали ее убогий и причудливый наряд из блесток и мишуры. Смешкам, издевкам,
унижениям не было конца. Язвительные насмешки, выражения высокомерного
доброжелательства и злобные взгляды… Этих девушек можно было принять за римских
патрицианок, для забавы втыкающих в грудь красивой невольницы золотые булавки. Они
напоминали изящных борзых на охоте; раздув ноздри, сверкая глазами, кружатся они вокруг
бедной лесной лани, разорвать которую им запрещает строгий взгляд господина.
Да и что собой представляла жалкая уличная плясунья рядом с этими знатными
девушками? Они не считались с ее присутствием и вслух говорили о ней, как о чем-то
неопрятном, ничтожном, хотя и довольно красивом.
Цыганка не была не чувствительна к этим булавочным уколам. По временам румянец
стыда окрашивал ее щеки и молния гнева вспыхивала в очах; слово презрения, казалось,
готово было сорваться с ее уст, и на лице ее появлялась пренебрежительная гримаска, уже
знакомая читателю. Но она молчала. Она стояла неподвижно и смотрела на Феба покорным,
печальным взглядом. В этом взгляде таились счастье и нежность. Можно было подумать, что
она сдерживала себя, боясь быть изгнанной отсюда.
А Феб посмеивался и вступался за цыганку, побуждаемый жалостью и нахальством.
– Не обращайте на них внимания, малютка! – повторял он, позвякивая своими золотыми
шпорами. – Ваш наряд, конечно, немного странен и дик, но для такой хорошенькой девушки
это ничего не значит!
– Боже! – воскликнула белокурая Гайльфонтен, с горькой улыбкой выпрямляя свою
лебединую шею. – Я вижу, что королевские стрелки довольно легко воспламеняются от
прекрасных цыганских глаз!
– А почему бы и нет? – проговорил Феб.
При этом столь небрежном ответе, брошенном наудачу, как бросают подвернувшийся
камешек, даже не глядя, куда он упадет, Коломба расхохоталась, за ней Диана, Амлотта и
Флер-де-Лис, но у последней при этом выступили слезы.
Цыганка, опустившая глаза при словах Коломбы де Гайльфонтен, вновь устремила на
Феба взор, сиявший гордостью и счастьем. В это мгновение она была поистине прекрасна.
Почтенная дама, наблюдавшая эту сцену, чувствовала себя оскорбленной и ничего не
понимала.
– Пресвятая дева! – воскликнула она. – Что это путается у меня под ногами? Ах, мерзкое
животное!
То была козочка, прибежавшая сюда в поисках своей хозяйки; бросившись к ней, она по
дороге запуталась рожками в том ворохе материи, в который сбивались одежды благородной
дамы, когда она садилась.
Это отвлекло внимание присутствующих. Цыганка молча высвободила козу.
– А! Вот и маленькая козочка с золотыми копытцами! – прыгая от восторга, воскликнула
Беранжера.
Цыганка опустилась на колени и прижалась щекой к ласкавшейся к ней козочке. Она
словно просила прощения за то, что покинула ее.
В это время Диана нагнулась к уху Коломбы:
– Боже мой, как же я не подумала об этом раньше? Ведь это цыганка с козой. Говорят,
она колдунья, а ее коза умеет разделывать всевозможные чудеса!
– Пусть коза и нас позабавит каким-нибудь чудом, – сказала Коломба.
Диана и Коломба с живостью обратились к цыганке:
– Малютка! Заставь свою козу сотворить какоенибудь чудо.