Page 134 - Собор Парижской Богоматери

Скрывшись под извилистыми сводами винтовой лестницы, он спустился вниз. Толкнув
приотворенную дверь звонницы, он заметил нечто, поразившее его: он увидел Квазимодо,
который через щель одного из шиферных навесов, напоминающих громадные жалюзи,
наклонившись, тоже смотрел на площадь. Он настолько ушел в созерцание, что даже не
заметил, как мимо прошел его приемный отец. Обычно угрюмый взгляд звонаря приобрел
какое-то странное выражение. То был восхищенный и нежный взгляд.
– Странно! – пробормотал Клод. – Неужели он так смотрит на цыганку?
Он продолжал спускаться. Через несколько минут озабоченный архидьякон вышел на
площадь через дверь у подножия башни.
– А куда же делась цыганка? – спросил он, смешавшись с толпой зрителей,
привлеченных звуками бубна.
– Не знаю, – ответил ему ближайший из них, – куда-то исчезла. Наверно, пошла плясать
фанданго вон в тот дом напротив, откуда ее кликнули.
Вместо цыганки на том самом ковре, арабески которого еще за минуту перед тем
исчезали под капризным узором ее пляски, архидьякон увидел человека, одетого в красное и
желтое; он тоже хотел заработать несколько серебряных монет и с этой целью прохаживался
по кругу, упершись руками в бока, запрокинув голову, с багровым лицом, вытянутой шеей и
держа в зубах стул. К этому стулу он привязал взятую напрокат у соседки кошку, громко
выражавшую испуг и неудовольствие.
– Владычица! – воскликнул архидьякон, когда фигляр, на лбу которого выступили
крупные капли пота, проносил мимо него пирамиду из кошки и стула. – Чем занимается здесь
Пьер Гренгуар?
Строгий голос архидьякона привел в такое замешательство бедного малого, что он со
всем своим сооружением потерял равновесие, и стул с кошкой обрушился на головы
кричавших истошными голосами зрителей.
Весьма вероятно, что Пьеру Гренгуару (это был он) пришлось бы дорого поплатиться и
за кошку и за ушибы и царапины, которые из-за него получили зрители, если бы он не
поторопился, воспользовавшись суматохой, скрыться в церкви, куда Клод Фролло знаком
пригласил его следовать за собой.
Внутри собора было пусто и сумрачно. Боковые приделы погрузились во тьму, лампады
мерцали, как звезды, – так глубок был мрак, окутывавший своды. Лишь большая розетка
фасада, разноцветные стекла которой купались в лучах заката, искрилась в темноте, словно
груда алмазов, отбрасывая свой ослепительный спектр на другой конец нефа.
Пройдя немного вперед, отец Клод прислонился к одной из колонн и пристально
посмотрел на Гренгуара. Но это не был взгляд, которого боялся Гренгуар, пристыженный тем,
что такая важная и ученая особа застала его в наряде фигляра. Во взоре священника не
чувствовалось ни насмешки, ни иронии: он был серьезен, спокоен и проницателен.
Архидьякон первый нарушил молчание:
– Послушайте, мэтр Пьер, вы многое должны мне объяснить. Прежде всего, почему вас
не было видно почти два месяца, а теперь вы появляетесь на перекрестках и в премилом
костюме, – нечего сказать! – наполовину желтом, наполовину красном, словно кодебекское
яблоко?
– Ваше высокопреподобие! – жалобным голосом заговорил Гренгуар, – это
действительно необычный наряд, и я чувствую себя в нем ничуть не лучше кошки, которой
надели бы на голову тыкву. Я сознаю, что с моей стороны очень скверно подвергать
сержантов городской стражи риску обработать палками плечи философа-пифагорийца,
скрывающегося под этой курткой. Но что поделаешь, досточтимый учитель? Виноват в этом
мой старый камзол, подло покинувший меня в самом начале зимы под тем предлогом, что он
разлезается и что ему необходимо отправиться на покой в корзину тряпичника. Что делать?
Цивилизация еще не достигла той степени развития, когда можно было бы расхаживать
нагишом, как желал старик Диоген. Прибавьте к этому, что дует очень холодный ветер и что
январь – неподходящий месяц для успешного продвижения человечества на эту новую