Page 142 - Собор Парижской Богоматери

А между тем хозяина, склонившегося над большой рукописью, украшенной странными
рисунками, казалось, терзала какая-то неотступная мысль. Так по крайней мере заключил
Жеан, услышав, как его брат в раздумье, с паузами, словно мечтатель, грезящий наяву,
восклицал:
– Да, Ману говорит это, и Зороастр учит тому же: солнце рождается от огня, луна – от
солнца. Огонь – душа вселенной. Его первичные атомы, непрерывно струясь бесконечными
потоками, изливаются на весь мир. В тех местах, где эти потоки скрещиваются на небе, они
производят свет; в точках своего пересечения на земле они производят золото. – Свет и золото
одно и то же. Золото – огонь в твердом состоянии. – Разница между видимым и осязаемым,
между жидким и твердым состоянием одной и той же субстанции такая же, как между
водяными парами и льдом. Не более того. – Это отнюдь не фантазия – это общий закон
природы. – Но как применить к науке этот таинственный закон? Ведь свет, заливающий мою
руку, – золото! Это те же самые атомы, лишь разреженные по определенному закону; их надо
только уплотнить на основании другого закона! – Но как это сделать? Одни придумали
закопать солнечный луч в землю. Аверроэс – да, это был Аверроэс! – зарыл один из этих лучей
под первым столбом с левой стороны в святилище Корана, в большой Колдовской мечети, но
вскрыть этот тайник, чтобы увидеть, удался ли опыт, можно только через восемь тысяч лет.
«Черт возьми! – сказал себе Жеан. – Долгонько придется ему ждать своего экю!»
– … Другие полагают, – продолжал задумчиво архидьякон, – что лучше взять луч
Сириуса. Но добыть этот луч в чистом виде очень трудно, так как по пути с ним сливаются
лучи других звезд. Фламель утверждает, что проще всего брать земной огонь. – Фламель!
Какое пророческое имя! Flamma! 103 – Да, огонь! Вот и все. – В угле заключается алмаз, в огне
– золото. – Но как извлечь его оттуда? – Мажистри утверждает, что существуют женские
имена, обладающие столь нежными и таинственными чарами, что достаточно во время опыта
произнести их, чтобы он удался. – Прочтем, что говорит об этом Ману: «Где женщины в
почете, там боги довольны; где женщин презирают, там бесполезно взывать к божеству. –
Уста женщины всегда непорочны; это струящаяся вода, это солнечный луч. – Женское имя
должно быть приятным, сладостным, неземным; оно должно оканчиваться на долгие гласные
и походить на слова благословения». – Да, мудрец прав, в самом деле: Мария, София, Эсмер…
Проклятие! Опять! Опять эта мысль!
Архидьякон захлопнул книгу.
Он провел рукой по лбу, словно отгоняя навязчивый образ. Затем взял со стола гвоздь и
молоточек, рукоятка которого была причудливо разрисована кабалистическими знаками.
– С некоторых пор, – горько усмехаясь, сказал он, – все мои опыты заканчиваются
неудачей. Одна мысль владеет мною и словно клеймит мой мозг огненной печатью. Я даже не
могу разгадать тайну Кассиодора, светильник которого горел без фитиля и без масла. А между
тем это сущий пустяк!
«Как для кого!» – пробурчал про себя Жеан.
– …Достаточно, – продолжал священник, – какойнибудь одной несчастной мысли,
чтобы сделать человека бессильным и безумным! О, как бы посмеялась надо мной Клод
Пернель, которой не удалось ни на минуту отвлечь Никола Фламеля от его великого дела! Вот
я держу в руке магический молот Зехиэля! Всякий раз, когда этот страшный раввин ударял в
глубине своей кельи этим молотком по этому гвоздю, тот из его недругов, кого он обрекал на
смерть, – будь он хоть за две тысячи лье, – уходил на целый локоть в землю. Даже сам король
Франции за то, что однажды опрометчиво постучал в дверь этого волшебника, погрузился по
колено в парижскую мостовую. – Это произошло меньше чем три столетия тому назад. – И что
же! Этот молоток и гвоздь принадлежат теперь мне, но в моих руках эти орудия не более
опасны, чем «живчик» в руках кузнеца. – А ведь все дело лишь в том, чтобы найти магическое
слово, которое произносил Зехиэль, когда ударял по гвоздю.

103 Пламя! (лат.)