Page 145 - Собор Парижской Богоматери

одиннадцать су и шесть парижских денье. Это, правда, в полтора раза больше, чем было при
братьях Пакле, но все же это немного.
– Мне нужны деньги, – твердо повторил Жеан.
– Вам известно решение духовного суда о том, что все наши дома, как вассальное
владение, зависят от епархии и что откупиться от нее мы можем не иначе, как уплатив
епископу две серебряные позолоченные марки по шесть парижских ливров каждая. Этих
денег я еще не накопил. Это тоже вам известно.
– Мне известно только то, что мне нужны деньги, – в третий раз повторил Жеан.
– А для чего?
Этот вопрос зажег луч надежды в глазах юноши. К нему вернулись его кошачьи ужимки.
– Послушай, дорогой Клод, – сказал он, – я не обратился бы к тебе, если бы у меня были
дурные намерения. Я не собираюсь щеголять на твои деньги в кабачках и прогуливаться по
парижским улицам, наряженный в золотую парчу, в сопровождении моего лакея, sit teo
laquasio 108 . Нет, братец, я прошу денег на доброе дело.
– На какое же это доброе дело? – слегка озадаченный, спросил Клод.
– Два моих друга хотят купить приданое для ребенка одной бедной вдовы из общины
Одри. Это акт милосердия. Требуется всего три флорина, и мне хотелось бы внести свою
долю.
– Как зовут твоих друзей?
– Пьер Мясник и Батист Птицеед.
– Гм! – пробормотал архидьякон. – Эти имена так же подходят к доброму делу, как
пушка к алтарю.
Жеан очень неудачно выбрал имена друзей, но спохватился слишком поздно.
– А к тому же, – продолжал проницательный Клод, – что это за приданое, которое
должно стоить три флорина? Да еще для ребенка благочестивой вдовы? С каких же это пор
вдовы из этой общины стали обзаводиться грудными младенцами?
Жеан вторично попытался пробить лед.
– Так и быть, мне нужны деньги, чтобы пойти сегодня вечером к Изабо-ла-Тьери в
Валь-д'Амур!
– Презренный развратник! – воскликнул священник.
– 'Avayveia, – прервал Жеан.
Это слово, заимствованное, быть может не без лукавства, со стены кельи, произвело на
священника странное впечатление: он закусил губу и только покраснел от гнева.
– Уходи, – сказал он наконец Жеану, – я жду одного человека.
Школяр сделал последнюю попытку:
– Братец! Дай мне хоть мелочь, мне не на что пообедать.
– А на чем ты остановился в декреталиях Грациана?
– Я потерял свои тетради.
– Кого из латинских писателей ты изучаешь?
– У меня украли мой экземпляр Горация.
– Что вы прошли из Аристотеля?
– А вспомни, братец, кто из отцов церкви утверждает, что еретические заблуждения всех
времен находили убежище в дебрях аристотелевской метафизики? Плевать мне на
Аристотеля! Я не желаю, чтобы его метафизика поколебала мою веру.
– Молодой человек! – сказал архидьякон. – Во время последнего въезда короля в город у
одного из придворных, Филиппа де Комина, на попоне лошади был вышит его девиз: Qui поп
laborat, non manducet. Поразмыслите над этим.
Опустив глаза и приложив палец к уху, школяр с сердитым видом помолчал с минуту.
Внезапно, с проворством трясогузки, он повернулся к Клоду:

108 С моим лакеем («кухонная» латынь)