Page 149 - Собор Парижской Богоматери

лучшее, что у нас есть! Он попробует и этого.
Отец Клод был погружен в мрачное раздумье. Он обернулся к Шармолю:
– Мэтр Пьера… то есть мэтр Жак! Займитесь Марком Сененом.
– Да, да, отец Клод. Несчастный человек! Ему придется страдать, как Муммолю. Но что
за дикая мысль отправиться на шабаш! Ему, казначею Высшей счетной палаты, следовало бы
знать закон Карла Великого: Stryga vel masca! 114 Что же касается малютки Смеральды, как
они ее называют, то я буду ожидать ваших распоряжений. Ах да! Когда мы будем проходить
под порталом, объясните мне, пожалуйста, что означает садовник на фреске у самого входа в
церковь. Это, должно быть, сеятель? Мэтр! Над чем вы задумались?
Отец Клод, поглощенный своими мыслями, не слушал его. Шармолю проследил за
направлением его взгляда и увидел, что глаза священника были устремлены на паутину,
затягивающую слуховое окно. В этот момент легкомысленная муха, стремясь к мартовскому
солнцу, ринулась сквозь эту сеть к стеклу и увязла в ней. Почувствовав сотрясение паутины,
громадный паук, сидевший в самом ее центре, подскочил к мухе, перегнул ее пополам своими
передними лапками, в то время как его отвратительный хоботок ощупывал ее головку.
– Бедная мушка! – сказал королевский прокурор церковного суда и потянулся, чтобы
спасти муху. Архидьякон, как бы внезапно пробужденный, судорожным движением удержал
его руку.
– Мэтр Жак! – воскликнул он. – Не идите наперекор судьбе!
Прокурор испуганно обернулся. Ему почудилось, будто сверкающий взгляд
архидьякона был прикован к маленьким существам – мухе и пауку, между которыми
разыгрывалась отвратительная сцена.
– О да! – продолжал священник голосом, который, казалось, исходил из самых недр его
существа. – Вот символ всего! Она летает, она ликует, она только что родилась; она жаждет
весны, вольного воздуха, свободы! О да! Но стоит ей столкнуться с роковой розеткой, и оттуда
вылезает паук, отвратительный паук! Бедная плясунья! Бедная обреченная мушка! Не
мешайте, мэтр Жак, это судьба! Увы, Клод, и ты паук! Но в то же время ты и муха! Клод! Ты
летел навстречу науке, свету, солнцу, ты стремился только к простору, к яркому свету вечной
истины; но, бросившись к сверкающему оконцу, выходящему в иной, мир, в мир света, разума
и науки, ты, слепая мушка, безумный ученый, ты не заметил тонкой паутины, протянутой
роком между светом и тобой, ты бросился в нее стремглав, несчастный глупец! И вот ныне, с
проломленной головой и оторванными крыльями, ты бьешься в железных лапах судьбы! Мэтр
Жак! Мэтр Жак! Не мешайте пауку!
– Уверяю вас, что я не трону его, – ответил прокурор, глядя на него с недоумением. – Но,
ради бога, отпустите мою руку, мэтр! У вас не рука, а тиски.
Но архидьякон не слушал его.
– О, безумец! – продолжал он, неотрывно глядя на оконце. – Если бы тебе даже и
удалось прорвать эту опасную паутину своими мушиными крылышками, то неужели же ты
воображаешь, что выберешься к свету! Увы! Как преодолеть тебе потом это стекло, эту
прозрачную преграду, эту хрустальную стену, несокрушимую, как адамант, отделяющую
философов от истины? О тщета науки! Сколько мудрецов, стремясь к ней издалека,
разбиваются о нее насмерть! Сколько научных систем сталкиваются и жужжат у этого вечного
стекла!
Он умолк. Казалось, эти рассуждения незаметно отвлекли его мысли от себя самого,
обратив их к науке, и это подействовало на него успокоительно. Жак Шармолю окончательно
вернул его к действительности.
– Итак, мэтр, – спросил он, – когда же вы придете помочь мне добыть золото? Мне не
терпится достигнуть успеха.
Горько усмехнувшись, архидьякон покачал головой.

114 Колдунья или ведьма! (лат.)