Page 251 - Собор Парижской Богоматери

диких зверей и множество тенистых аллей, весьма любезных богине Венере. Есть там и
любопытное дерево, которое называют «Сластолюбец», ибо оно своею сенью прикрывало
любовные утехи одной знатной принцессы и галантного остроумного коннетабля Франции.
Увы, что значим мы, жалкие философы, перед какимнибудь коннетаблем? То же, что грядка
капусты и редиски по сравнению с садами Лувра Впрочем, это не имеет значения! Жизнь
человеческая как для нас, так и для сильных мира сего исполнена добра и зла. Страдание
всегда сопутствует наслаждению, как спондей чередуется с дактилем. Учитель! Я должен
рассказать вам историю особняка Барбо. Она кончается трагически. Дело происходило в
тысяча триста девятнадцатом году, в царствование Филиппа, самого долговязого из всех
французских королей. Мораль этого повествования заключается в том, что искушения плоти
всегда гибельны и коварны. Не надо заглядываться на жену ближнего своего, как бы ни были
ваши чувства восприимчивы к ее прелестям. Мысль о прелюбодеянии непристойна. Измена
супружеской верности это удовлетворенное любопытство к наслаждению, которое
испытывает другой… Ого! А шум-то все усиливается!
Действительно, суматоха вокруг собора возрастала. Они прислушались. До них долетели
победные крики. Внезапно сотни факелов, при свете которых засверкали каски воинов,
замелькали по всему храму, по всем ярусам башен, на галереях, под упорными арками.
Очевидно, кого-то искали, и вскоре до беглецов отчетливо донеслись отдаленные возгласы:
«Цыганка! Ведьма! Смерть цыганке!»
Несчастная закрыла лицо руками, а незнакомец яростно принялся грести к берегу Тем
временем наш философ предался размышлениям. Он прижимал к себе козочку и осторожно
отодвигался от цыганки, которая все теснее и теснее льнула к нему, словно это было
единственное, последнее ее прибежище.
Гренгуара явно терзала нерешительность. Он думал о том, что, «по существующим
законам», козочка, если ее схватят, тоже должна быть повешена и что ему будет очень жаль
бедняжку Джали; что двух жертв, ухватившихся за него, многовато для одного человека, что
его спутник ничего лучшего и не желает, как взять цыганку на свое попечение. Он переживал
жестокую борьбу; как Юпитер в Илиаде, он взвешивал судьбу цыганки и козы и смотрел то на
одну, то на другую влажными от слез глазами, бормоча: «Но я ведь не могу спасти вас обеих!»
Резкий толчок дал им знать, что лодка наконец причалила к берегу. Зловещий гул все
еще стоял над Сите. Незнакомец встал, приблизился к цыганке и хотел протянуть ей руку,
чтобы помочь выйти из лодки Она оттолкнула его и ухватилась за рукав Гренгуара, а тот, весь
отдавшись заботам о козочке, почти оттолкнул ее. Тогда она без посторонней помощи
выпрыгнула из лодки. Она была очень взволнована и не понимала, что делает, куда надо идти.
С минуту она простояла, растерянно глядя на струившиеся воды реки Когда же она пришла в
себя, то увидела, что осталась на берегу одна с незнакомцем. По-видимому, Грекгуар
воспользовался моментом высадки на берег и скрылся вместе с козочкой среди жавшихся друг
к другу домов Складской улицы.
Бедная цыганка затрепетала, оставшись наедине с этим человеком. Ей хотелось
крикнуть, позвать Гренгуара, но язык не повиновался ей, и ни один звук не вырвался из ее уст.
Вдруг она почувствовала, как ее руку схватила сильная и холодная рука незнакомца. Зубы у
нее застучали, лицо стало бледнее лунного луча, который озарял его. Человек не проронил ни
слова. Быстрыми шагами он направился к Гревской площади, держа ее за руку. Она смутно
почувствовала, что сила рока непреодолима. Ее охватила слабость, она больше не
сопротивлялась и бежала рядом, поспевая за ним. Набережная шла в гору А ей казалось, что
она спускается по крутому откосу.
Она огляделась вокруг Ни одного прохожего Набережная была совершенно безлюдна.
Шум и движение толпы слышались только со стороны буйного, пламеневшего заревом Сите,
от которого ее отделял рукав Сены Оттуда доносилось ее имя вперемежку с угрозами смерти.
Париж лежал вокруг нее огромными глыбами мрака.
Незнакомец продолжал все так же безмолвно и так же быстро увлекать ее вперед. Она не
узнавала ни одного из тех мест, по которым они шли. Проходя мимо освещенного окна, она