Page 95 - Собор Парижской Богоматери

держащий чашу с вином и хохочущий прямо в лицо всей братии, как на умывальнике в
Бошервильском аббатстве. В ту эпоху мысль, высеченная на камне, пользовалась
привилегией, сходной с нашей современной свободой печати. Это было время свободы
зодчества.
Свобода эта заходила очень далеко. Порой символическое значение какого-нибудь
фасада, портала и даже целого собора было не только чуждо, но даже враждебно религии и
церкви. Гильом Парижский в XIII веке и Никола Фламель в XV оставили несколько таких
исполненных соблазна страниц. Церковь СенЖак-де-ла-Бушри в целом являлась
воплощением духа оппозиции.
Будучи свободной лишь в области зодчества, мысль целиком высказывалась только в тех
книгах, которые назывались зданиями. В этой форме она могла бы лицезреть собственное
сожжение на костре от руки палача, если бы по неосторожности отважилась принять вид
рукописи; мысль, воплощенная в церковном портале, присутствовала бы при казни мысли,
воплощенной в книге. Вот почему, не имея иного пути, кроме зодчества, чтобы пробить себе
дорогу, она и стремилась к нему отовсюду. Только этим и можно объяснить невероятное
обилие храмов, покрывших всю Европу, – их число так велико, что, даже проверив его, с
трудом можно себе его вообразить. Все материальные силы, все интеллектуальные силы
общества сошлись в одной точке – в зодчестве. Таким образом, искусство, под предлогом
возведения божьих храмов, достигло великолепного развития.
В те времена каждый родившийся поэтом становился зодчим. Рассеянные среди масс
дарования, придавленные со всех сторон феодализмом, словно testudo 74 из бронзовых щитов,
не видя иного исхода, кроме зодчества, открывали себе дорогу с помощью этого искусства, и
их илиады отливались в форму соборов. Все прочие искусства повиновались зодчеству и
подчинялись его требованиям. Они были рабочими, созидавшими великое творение.
Архитектор – поэт – мастер в себе одном объединял скульптуру, покрывающую резьбой
созданные им фасады, живопись, расцвечивающую его витражи, музыку, приводящую в
движение колокола и гудящую в органных трубах. Даже бедная поэзия, подлинная поэзия,
столь упорно прозябавшая в рукописях, вынуждена была в форме гимна или хорала заключить
себя в оправу здания, чтобы приобрести хоть какое-нибудь значение, – другими словами,
играть ту же роль, какую играли трагедии Эсхила в священных празднествах Греции или
Книга Бытия в Соломоновом храме.
Итак, вплоть до Гутенберга зодчество было преобладающей формой письменности,
общей для всех народов. Эта гранитная книга, начатая на Востоке, продолженная греческой и
римской древностью, была дописана средними веками. Впрочем, явление смены кастового
зодчества зодчеством народным, наблюдаемое нами в средние века, повторялось при
подобных же сдвигах человеческого сознания и в другие великие исторические эпохи.
Укажем здесь лишь в общих чертах этот закон, для подробного изложения которого
потребовались бы целые тома. На Дальнем Востоке, в этой колыбели первобытного
человечества, на смену индусскому зодчеству приходит финикийское – плодовитая
родоначальница арабского зодчества; в античные времена за египетским зодчеством,
разновидностью которого были этрусский стиль и циклопические постройки, следует
греческое зодчество, продолжением которого является римский стиль, но уже отягощенный
карфагенским куполообразным сводом, а в описываемое время на смену романскому
зодчеству пришло зодчество готическое. Разбив на две группы эти три вида зодчества, мы
найдем, что первая группа, три старшие сестры – зодчество индусское, зодчество египетское и
зодчество романское – воплощают в себе один и тот же символ: теократии, касты,
единовластия, догмата, мифа, божества. Что же касается второй группы, младших сестер –
зодчества финикийского, зодчества греческого и зодчества готического, – то, при всем
многообразии присущих им форм, все они также обозначают одно и то же: свободу, народ,

74 Черепаха (лат.) ; в военном искусстве римлян так называлась кровля из щитов, сомкнутых над головами.