Page 16 - Темные аллеи

только родные, но и многие, многие, с кем я, в дружбе или приятельстве, начинал жизнь; давно
ли начинали и они, уверенные, что ей и конца не будет, а все началось, протекло и
завершилось на моих глазах, — так быстро и на моих глазах! И я сел на тумбу возле какого-то
купеческого дома, неприступного за своими замками и воротами, и стал думать, какой она
была в те далекие, наши с ней времена: просто убранные темные волосы, ясный взгляд, легкий
загар юного лица, легкое летнее платье, под которым непорочность, крепость и свобода
молодого тела… Это было начало нашей любви, время еще ничем не омраченного счастья,
близости, доверчивости, восторженной нежности, радости…
Есть нечто совсем особое в теплых и светлых ночах русских уездных городов в конце
лета. Какой мир, какое благополучие! Бродит по ночному веселому городу старик с
колотушкой, но только для собственного удовольствия: нечего стеречь, спите спокойно,
добрые люди, вас стережет Божье благоволение, это высокое сияющее небо, на которое
беззаботно поглядывает старик, бродя по нагретой за день мостовой и только изредка, для
забавы, запуская колотушкой плясовую трель. И вот в такую ночь, в тот поздний час, когда в
городе не спал только он один, ты ждала меня в вашем уже подсохшем к осени саду, и я
тайком проскользнул в него: тихо отворил калитку, заранее отпертую тобой, тихо и быстро
пробежал по двору и за сараем в глубине двора вошел в пестрый сумрак сада, где слабо белело
вдали, на скамье под яблонями, твое платье, и, быстро подойдя, с радостным испугом встретил
блеск твоих ждущих глаз.
И мы сидели, сидели в каком-то недоумении счастья. Одной рукой я обнимал тебя,
слыша биение твоего сердца, в другой держал твою руку, чувствуя через нее всю тебя. И было
уже так поздно, что даже и колотушки не было слышно, — лег где-нибудь на скамье и
задремал с трубкой в зубах старик, греясь в месячном свете. Когда я глядел вправо, я видел,
как высоко и безгрешно сияет над двором месяц и рыбьим блеском блестит крыша дома.
Когда глядел влево, видел заросшую сухими травами дорожку, пропадавшую под другими
яблонями, а за ними низко выглядывавшую из-за какого-то другого сада одинокую зеленую
звезду, теплившуюся бесстрастно и вместе с тем выжидательно, что-то беззвучно
говорившую. Но и двор и звезду я видел только мельком — одно было в мире: легкий сумрак и
лучистое мерцание твоих глаз в сумраке.
А потом ты проводила меня до калитки, и я сказал:
— Если есть будущая жизнь и мы встретимся в ней, я стану там на колени и поцелую
твои ноги за все, что ты дала мне на земле.
Я вышел на середину светлой улицы и пошел на свое подворье. Обернувшись, видел, что
все еще белеет в калитке.
Теперь, поднявшись с тумбы, я пошел назад тем же путем, каким пришел. Нет, у меня
была, кроме Старой улицы, и другая цель, в которой мне было страшно признаться себе, но
исполнение которой, я знал, было неминуемо. И я пошел — взглянуть и уйти уже навсегда.
Дорога была опять знакома. Все прямо, потом влево, по базару, а с базара — по
Монастырской — к выезду из города.
Базар как бы другой город в городе. Очень пахучие ряды. В Обжорном ряду, под
навесами над длинными столами и скамьями, сумрачно. В Скобяном висит на цепи над
срединой прохода икона большеглазого Спаса в ржавом окладе. В Мучном по утрам всегда
бегали, клевали по мостовой целой стаей голуби. Идешь в гимназию — сколько их! И все
толстые, с радужными зобами — клюют и бегут, женственно, щепотко виляясь, покачиваясь,
однообразно подергивая головками, будто не замечая тебя: взлетают, свистя крыльями, только
тогда, когда чуть не наступишь на какого-нибудь из них. А ночью тут быстро и озабоченно
носились крупные темные крысы, гадкие и страшные.
Монастырская улица — пролет в поля и дорога: одним из города домой, в деревню,
другим — в город мертвых. В Париже двое суток выделяется дом номер такой-то на такой-то
улице изо всех прочих домов чумной бутафорией подъезда, его траурного с серебром
обрамления, двое суток лежит в подъезде на траурном покрове столика лист бумаги в
траурной кайме — на нем расписываются в знак сочувствия вежливые посетители; потом, в