Page 46 - Темные аллеи

— Не могу же я взять тебя с собой… Она вдруг отчаянно выговорила:
— Почему?
Он быстро подумал: «Да, почему, почему?» И поспешно ответил:
— У меня нет дома, Таня, я всю жизнь езжу с места на место… В Москве живу в
номерах… И ни на ком никогда не женюсь…
— Отчего?
— Оттого, что уж такой я родился.
— И ни на ком никогда не женитесь?
— Ни на ком, никогда! И даю тебе честное слово, мне, ей-Богу, необходимо, очень
важные и неотложные дела. К Рождеству непременно приеду!
Она припала головой к нему, полежала, капая на его руки теплыми слезами, и
прошептала:
— Ну, я пойду… Скоро светать начнет… И, поднявшись, стала в темноте крестить его:
— Сохрани вас Царица Небесная, сохрани Матерь Божия!
Прибежав к себе за перегородку, она села на постель и, прижав к груди руки, слизывая с
губ слезы, стала шептать под гул метели в сенцах:
— Господи батюшка! Царица Небесная! Дай, Господи, чтоб не утихало хоть еще дня
два!
Через два дня он уехал, — еще проносились по двору утихающие вихри, но он не мог
больше длить тайное мучение ее и свое и не сдался на уговоры Казаковой подождать хоть до
завтра.
И дом и вся усадьба опустели, умерли. И представить себе Москву и его в ней, его жизнь
там, его какие-то дела, не было никакой возможности.
На Рождество он не приехал. Что это были за дни! В какой муке неразрешающегося
ожидания, в каком жалком притворстве перед самой собой, будто и нет никакого ожидания,
шло время с утра до вечера! И все Святки она ходила в самом лучшем своем наряде — в том
платье и в тех полсапожках, в которых он встретил ее тогда осенью, на вокзале, в тот
незабвенный вечер.
На Крещенье она почему-то жадно верила, что вот-вот покажутся из-под горы мужицкие
санки, которые он наймет на станции, не прислав письма, чтобы за ним выслали лошадей, весь
день не вставала с рундука в прихожей, глядя во двор до боли в глазах. Дом был пуст, —
Казакова уехала в гости к соседям, старуха обедала в людской, сидела там и после обеда,
наслаждаясь злословием перед кухаркой. А она даже и обедать не ходила, сказала, что живот
болит…
Но вот стало вечереть. Она взглянула еще раз на пустой двор в блестящем насте и
поднялась, твердо сказав себе: конец, никого мне больше не нужно, ничего не желаю я
ждать! — и пошла, наряженная, гуляющим шагом по залу, по гостиной, в свете зимней,
желтой зари из окон, громко и беззаботно запела — с облегчением конченой жизни:

Уж как выйду я в сад,
Во зеленый сад,
Во зеленый сад гулять,
Свово милова встречать!

И как раз на словах о милом вошла в кабинет, увидала его пустую тахту, пустое кресло
возле письменного стола, где когда-то сидел он с книгой в руках, и упала в кресло, головой на
стол, рыдая и крича: «Царица Небесная, пошли мне смерть!»
Он приехал в феврале — когда она уже совсем похоронила в себе всякую надежду
увидать его хоть еще один раз в жизни.
И как будто возвратилось все прежнее.
Он был поражен, увидя ее, — так похудела и поблекла она вся, так несмелы и грустны
были ее глаза. Поразилась и она в первую минуту: и он показался ей как будто другим,