Page 6 - Темные аллеи

водворялась тогда полная тишина, благоговейный и как бы ждущий чего-то покой, как нельзя
более подобающий ночному священному виду икон, озаренных скорбно и умилительно.
Зимой гостила иногда в усадьбе странница Машенька, седенькая, сухенькая и дробная,
как девочка. И вот только она одна во всем доме не спала в такие ночи: придя после ужина из
людской в прихожую и сняв с своих маленьких ног в шерстяных чулках валенки, она
бесшумно обходила по мягким попонам все эти жаркие, таинственно освещенные комнаты,
всюду становилась на колени, крестилась, кланялась перед иконами, а там опять шла в
прихожую, садилась на черный ларь, спокон веку стоявший в ней, и вполголоса читала
молитвы, псалмы или же просто говорила сама с собой. Так и узнал я однажды про этого
«божьего зверя, господня волка»: услыхал, как молилась ему Машенька.
Мне не спалось, я вышел поздней ночью в зал, чтобы пройти в диванную и взять там
что-нибудь почитать из книжных шкапов. Машенька не слыхала меня. Она что-то говорила,
сидя в темной прихожей. Я приостановясь, прислушался. Она наизусть читала псалмы.
— Услышь, господи, молитву мою и внемли воплю моему, — говорила она без всякого
выражения. — Не будь безмолвен к слезам моим, ибо странник я у тебя и пришлец на земле,
как и все отцы мои…
Скажите богу: как страшен ты в делах твоих!
Живущий под кровом всевышнего под сенью всемогущего покоится… На аспида и
василиска наступишь, попрешь льва и дракона…
На последних словах она тихо, но твердо повысила голос, произнесла их убежденно:
попрешь льва и дракона. Потом помолчала и, медленно вздохнув, сказала так, точно
разговаривала с кем-то:
— Ибо его все звери в лесу и скот на тысяче гор…
Я заглянул в прихожую: она сидела на ларе, ровно спустив с него маленькие ноги в
шерстяных чулках и крестом держа руки на груди. Она смотрела перед собой, не видя меня.
Потом подняла глаза к потолку и раздельно промолвила:
— И ты, божий зверь, господень волк, моли за нас царицу небесную.
Я подошел и негромко сказал:
— Машенька, не бойся, это я.
Она уронила руки, встала, низко поклонилась:
— Здравствуйте, сударь. Нет-с, я не боюсь. Чего ж мне бояться теперь? Это в младости
глупа была, всего боялась. Темнозрачний бес смущал.
— Сядь, пожалуйста, — сказал я.
— Никак нет, — ответила она. — Я постою-с.
Я положил руку на ее костлявое плечико с большой ключицей, заставил ее сесть и сел с
ней рядом.
— Сиди, а то я уйду. Скажи, кому это ты молилась? Разве есть такой святой —
господний волк?
Она опять хотела встать. Я опять удержал ее:
— Ах какая ты! А еще говоришь, что не боишься ничего! Я тебя спрашиваю: правда, что
есть такой святой?
Она подумала. Потом серьезно ответила:
— Стало быть, есть, сударь. Есть же зверь Тигр-Ефрат. Раз в церкви написан, стало быть,
есть. Я сама его видела-с.
— Как видела? Где? Когда?
— Давно, сударь, в незапамятный срок. А где — и сказать не умею: помню одно — мы
туда трое суток ехали. Было там село Крутые Горы. Я и сама дальняя, — может, изволили
слышать: рязанская, — а тот край еще ниже будет, в Задонщине, и уж какая там местность
грубая, тому и слова не найдешь. Там-то и была заглазная деревня наших князей, ихнего
дедушки любимая, — целая, может, тысяча глиняных изб по голым буграм-косогорам, а на
самой высокой горе, на венце ее, над рекой Каменной, господский дом, тоже голый весь,
трехъярусный, и церковь желтая, колонная, а в той церкви этот самый божий волк: посередь,