Page 166 - И жили люди на краю

163
раздвижной брезентовый стульчик, дал алюминиевую кружку и
налил в неё чаю из термоса молочно-голубоватого цвета.
– Первый трофей, – сказал комбат, похлопав по термосу. –
Но чай наш, славянский. Пей и докладывай.
Ромашова он выслушал внимательно, но с такими
снисходительными искорками в глазах, как будто ему всё уже
известно и всё это – мелочи военных будней; за минувшие сутки
в комбате вроде что-то изменилось: там, в окопах и штабе, он был
деловито-живой, изредка простецки-весёлым, но при этом всегда
ощущалась его сдержанность – комбат утаивал какие-то свойства
своего характера, а здесь Ромашов впервые увидел его
откровенно довольным, и движения его были неспешными.
– Всё идет по плану, – сказал Белецкий. – Утром предложим
японцам сложить оружие. Пусть пошевелят мозгами минут
пятнадцать-двадцать. Если не согласятся, ударим! – он спокойно
опорожнил полкружки чая и, закурив, продолжал: – Это утром
будет, а сейчас ты поднимешь своих и двинешь в обход. С запада,
понял? Два часа тебе даю. Сопочку перевалишь и жди. Когда мы
тут начнём, ты там жахни. Шуму побольше. Чтоб подумали... их
окружают.
Он вдруг встал, хотя Ромашов ещё и глотка чая не выпил,
зевнул, подавая ему руку.
– Желаю успеха.
Выходя из палатки, Ромашов едва не толкнул
санинструктора Зину Селезнёву. Она успела отшагнуть в сторону
и за его спиной шмыгнула к комбату.
Из-за дерева вышел Евграфов. Спросил тихо:
– Списки принял?
– Какие списки?
– Ну как?.. К наградам.
– Что-то не пойму тебя, старшина.
Евграфов вспыхнул: