Page 171 - И жили люди на краю

168
Ромашов не видел – заслонял бугор с пихтами, – но по грохоту
разрывов снарядов можно было представить, какой там ад.
Ромашов ещё посмотрел на часы: пятьдесят восемь минут.
Очевидно, через две минуты орудия смолкнут и тронутся танки,
за ними – пехота, и Белецкий – фронтовик, – высокий, красивый,
с насмешливым взглядом, пойдёт впереди необстрелянного
батальона. Ох, будут плакать и жена, и санинструкторша, если
убьют...
Два или три снаряда одновременно рванули склон, по
которому спускалась рота. Это было так внезапно, что Ромашов
не успел крикнуть красноармейцам: «Ложись!» и сам не лёг
– плотные комья глины ударили в грудь, а сержант Митяев
нелепо запрокинул голову и упал навзничь. Ромашов кинулся к
нему и отвернулся – осколком перебило сержанту шею, и голова,
ещё связанная с туловищем какой-то бьющейся жилкой, лежала
чуть в стороне, за плечом.
«Мать твою!.. – со стоном вскрикнул Ромашов. – Что ж это
такое? Какие болваны там…»
– Ложись! – проорал он и в ту же секунду понял: не то
приказывает, не то! Зачем ложиться под снаряды? – Назад! Все
назад!
Но роту уже словно распороло надвое: одна половина, как и
хотел Ромашов, повернула обратно, а вторая посыпалась в ров.
Опять земля под ногами Ромашова дёрнулась, на этот раз так
сильно, что он не устоял; неподалёку рухнуло дерево. И
воцарилась тишина. Жуткая, как в лесу, в котором нет ни
животных, ни птиц, ни людей, и даже ветер не пробивается в его
чащобу. Минуту, а то и больше Ромашов лежал с ощущением
того, что артиллерия вбила в землю и чужих, и своих – он остался
один, хотя умом понимал: это не так.
Неужели он поторопился поднять роту? Или
корректировщик огня принял их за японцев и передал