Page 189 - И жили люди на краю

186
сабли, ружья. Окружили дом, где жила большая корейская семья.
И всех... Даже грудного мальчика изрубили, как мясо... Я сяду,
Гурея.
Ким опустился на пол, навалясь на стену; может, у него и
руки обвисли, и глаза он закрыл – Гурей в темноте не видел.
– Ты на табуретку садись, – сказал он. – Тут где-то.
– Не ищи, не надо, – попросил Ким.
Гурей сам сел на табурет; минуту назад, слушая корейца, он
как бы и не верил, что людей «изрубили, как мясо», теперь,
чувствуя, что Ким боится даже сесть у окна, могут заметить,
старик поверил, что так оно и было, и жутко ему стало, и, шаря
рукой по столу, никак не мог найти самокрутку.
– Зачем же так? – произнёс он. – За что?
– Они объявили, что мы предатели, шпионы. Помогаем
русским. А я из русских только тебя знаю. А разве ты шпион? И
какой я шпион? А тот грудной мальчик? Ему отрубили ручки и
голову...
Ким затих; похоже, весь съёжился. Гурей наконец нащупал
у самого подоконника самокрутку, шагнул к корейцу и тоже
опустился на пол, но не рядом, а в угол.
– Я всё же закурю. Отсюда ни один чёрт не увидит огонька.
Ким молчал. В подвале пискнула мышь, и Гурей горько
подумал, что это она от расстройства: не может найти съестного.
Тихо, как в подвале, было и в поселении, хотя старик был уверен,
что лишь малые дети спят спокойно.
– Как началась война, хозяин распустил всех с промысла, а
рыба в речки идёт и идёт, – вздохнул Ким. – Мы с Хваном еще
вчера сидели на дровах и говорили, что кончится война, мы
вернёмся на промысел, но чьим он будет? Останется ли хозяином
господин Хироюки? Хван считал, что война продлится до
прихода кеты и разрешил мне пожить в его доме. Я сказал, что
война затянется до снега. Может, ты, Гурея, скажешь, когда