Page 194 - И жили люди на краю

191
Гурей сложил очищенную картошку в закопчённую
кастрюлю. Он считал, что Ким ещё очень молодой – двадцати
пяти нет, – и он сумеет вернуться на родину – Корея не так уж и
далеко. А вот ему на своей родине никогда не бывать. Да и забыл
он родину. И его там ни одна душа не помнит. Другие люди,
другая власть. Иная какая-то жизнь. Считай, чужая земля.
Ким попросил:
– Гурея, глянь в окно.
Старик отмахнулся, сказав:
– Никого там. Не бойся, – и, как бы дивясь чему-то,
хихикнул: – Я вот уразуметь хочу: за кого я?.. В девятьсот пятом
был за русских, а после сорока лет жизни с японцами я вроде как
за них должен воевать. Или как?..
– О, Гурея! – удивился Ким. – Неужели ты воевал?
– Было: и стрелял по ним, и штыком насквозь... – старик
присел перед печкой, в которой лежали сухие поленья и щепьё,
поджёг.
– Ты никогда не рассказывал, Гурея.
– Опасался, значит. Потому и не узнали, что я матрос
российского флота. Для них по документам я – сосланный,
каторжник. А после, при них, – работник. А-а, – плюнул старик, –
вся жизнь перепутанная, перевитая, – он перекрестился. – Я даже
одного ихнего офицера грохнул. Вот уж боялся: схватят...
Ким слушал затаённо; в суженных глазах отражался страх.
И вдруг блеснула радость.
– Ты правду говоришь, Гурея?
– Какой резон мне брехать? – слегка обиделся старик. – Я не
парень, ты не девка, чтоб перед тобой хвастать.
– Не сердись, Гурея. Расскажи.
Гурей ощутил: Киму хочется услышать хоть о малой победе
над ними. Может, это чувство мести, может, желание уйти от
мучительных воспоминаний, обжигающих мозг, слепящих глаза