Page 220 - И жили люди на краю

217
смертью вроде разорился. Но чем больше я взрослел, тем всё
хуже мы жили. Батя часто уходил на заработки, потом и меня
стал брать. Напившись, бывало, говорил: вот ещё немного
скопим денег и удерём в Россию.
Смолин сунул руку в карман, сказал, смущаясь:
– Мои папиросы забрали. Мне бы закурить.
Лейтенант вышел из-за стола, протянул Смолину пачку, но
это была не его, Смолина, пачка, поэтому он взял одну
папироску, прикурил от зажигалки лейтенанта; отходя от
Смолина, тот заметил:
– Между прочим, вы не представились.
– А, фамилия? У меня их... – Смолин простодушно махнул
рукой, выпустив дым через ноздри. – По родителю я Квашнёв. Но
не уверен, что это его настоящая фамилия. Сюда я попал как
Смолин Иван Ерофеевич. По-японски значусь: Гото Юити.
– Вы японский знаете? – спросил мужчина в гражданском.
– Ну, а как не знать? Мы дома по-своему говорили; в
поселении – тоже, а дальше-то везде они... Вот по-ихнему и
научились. Я ещё в школу ходил, а два моих сверстника даже
гимназии окончили.
И лейтенант, и мужчина в гражданском слушали
внимательно. Это понравилось Смолину; он знал, что чекистов
все боятся, и сам представлял их людьми жестокими, никому ни в
чём недоверяющими, а тут сидит с ними вроде как и не похожий
на арестованного, и они заинтересованно, по-человечески
разговаривают. И ему захотелось открыться, выплакать сполна
свою собачью долю.
Нет, он не представлял тогда, зачем пригласили в Тоёхару.
Он только думал: может, велят подслушивать за своими,
русскими, может, где-то новое строительство затеяли, и там
нужна его физическая сила. Словом, без опасения вошёл в дом,
затем в комнату, и тут же полетел куда-то вниз, в темноту.