Page 272 - И жили люди на краю

269
лишь ночью и сразу заплакал – слёзы сами выкатывались из глаз
и стекали за уши. «Это конец, – думал он. – Здесь меня никто не
найдёт».
Так он лежал до рассвета; жгуче горело и кровоточило
плечо, мучила жажда. Над ним росли кусты черники; ягоды
иссиня-черные, переспевшие. Левой, здоровой рукой сорвал
гроздь, потревожив куст, – холодные капли, крупные, как ягоды,
упали на лицо. Он облизнул засохшие губы, затем ладонью
собрал с листьев и травы густую росу и слизывал её, понимая, что
этим жажду не утолить.
В бесцветном небе послышался гул самолётов. Агапов
оживился: свои, конечно, свои! Могут здесь пролететь, а он – в
кустах. Кто его в кустах заметит?
Снова, превозмогая боль, поднялся. Постоял, укрепляясь на
ногах, отдыхая. Неуверенно побрёл на голый холм, на котором
его, быть может, заметят лётчики и сообщат в штаб, а оттуда
дадут указание: найти и отправить в госпиталь. Но самолётный
гул растаял – стороной пролетели бомбардировщики и
«ястребки».
Глухая удручающая тишина давила на Агапова. Тяжело
было слушать её – в ушах рождался звон; и вот в этот звон влился
слабый плеск воды. Агапов повернулся к лесу: да, именно там
течёт речушка. Может, к югу бежит, туда, где сейчас наши
войска; а если на север, то, наверное, к какому-нибудь посёлку.
Подвернулось бы толковое бревно, вцепился бы в него, и – пусть
вода тащит. Возможно, вынесет к своим.
Он шёл, до того слабый, что с трудом передвигал ноги;
сильно кружилась голова, темнело в глазах и толкало из стороны
в сторону – он понимал, что в любую секунду может упасть и
цеплялся за ветки кустов.
Вдруг он чуть не свалился в траншею. Обхватил дерево и
застыл – жуткий холод пронзил его, такой холод, что зубы