Page 276 - И жили люди на краю

273
лопатами.
– А-а-а! – закричал Агапов. – Братцы! Братцы! – и то ли от
бессилия, то ли от волнения голос его осел, превратившись в
хрип.
А солдаты тем временем столкнули убитых с бруствера в
траншею и начали закапывать.
«Что вы, братцы?.. – заорал Агапов, потрясённый
увиденным. – Вы что... и своих, и врагов вместе?» Но это
возмущение было в нём, всего обжигало, а вырваться наружу не
могло – в горле хрипело, и только.
Было желание кинуться к ним. Только это спасло бы его
самого, а их он мог бы взять за руку: остановитесь, ребята! И хотя
они залили глаза спиртом, при нём, раненом, остановились бы.
Или?.. И такая мелькнула мысль: шибанули бы по башке, чтоб не
мешал, вернее, чтоб не был свидетелем, и столкнули бы туда же,
в траншею. И всё-таки это не пугало Агапова. И не остановило
бы, если б мог хоть как-то идти или ползти. Но он не мог
– жесточайшая боль омутняла рассудок и нарастало чувство
страха: может, началось заражение крови, оно скоро охватит весь
организм. Перевернулся к речке и как в прошлый раз окунул
голову в воду.
Опять полегчало. И закричал – голос налился звоном;
теперь его должны были услышать, но не услышали. Или
падающая в траншею земля забивала все звуки, или его, Агапова,
крик заглушала шумливая речка. Он решил из последних сил
отдалиться от неё. В этот миг ногу резанула острая боль – в икру
вошёл нож.
– Ах ты, рожа подлая! – завыл Агапов. – Убить хотел, чтоб
не кричал. Боишься в плен попасть. А подохнуть здесь лучше, да?
Теперь боль рвала и плечо, и грудь, и ногу и, безумея от неё,
чувствуя тошнотворное головокружение, он снова закричал в
отчаянии – солдаты уходили. Уходили, лишь засыпав убитых в