Page 301 - И жили люди на краю

298
под ноги высокого мрачного офицера. И следом полетели наземь
доспехи доблестных воинов императорской армии, одержавшей
так много побед!.. Слёзы навернулись на глаза.
Медленно вытащил из-под полы кителя второй пистолет,
подарок отца. Отец предвидел: может случиться такое, что лучше
принять смерть как очищение от позора. Хабуяси согнул локоть,
подняв пистолет выше, и опять заметил напряжённые большие
глаза русских. Нет, они не увидят его падающим; отшвырнул
отцовский подарок и произнёс негромко, но так, чтобы все, кто
сзади, услышали:
– И храбрость вынуждена заплакать...

НАСТУПАТЬ МОЖНО И НА ПОЕЗДЕ

Перед закатом солнца комбат приказал атаковать
последние траншеи японцев. Ромашов сидел неподвижно, точно
не понял. Он считал: противник уже принял условия советского
командования – какие, не знал, но догадывался: речь шла о
капитуляции; следовательно, не сегодня, так завтра японцев
колоннами поведут в лагеря для военнопленных, а за ним,
Ромашовым, пожалует тот особист и скажет язвительно, мол,
советовал же не оставаться живым, но коли не послушал,
собирайся, пошли. «Был бы на месте Евграфова кто другой, не
поторопились бы поверить... – рассуждал Ромашов. – А тут
– свой. Факт, он их осведомитель. И там, в селе, когда руководил
фермой, и здесь, в траншеях и блиндажах. Непонятно только:
зачем хотел убить? В тридцать четвертом рябой мужик на
кладбище сказал, что отца убрали. Как узнаешь? Неужели
распорядились и меня?... Чепуха! А если предположить, что
солдаты решили избавиться и поручили Евграфову?.. Какая им от
этого выгода? Кажется, сколько не размышляй, не отыщешь