Page 310 - И жили люди на краю

307
лесу, из которого объявились эти японцы.
Ромашов подошёл к одному, опустил его руку и крикнул,
чтоб все построились в колонну по четыре – он показал четыре
пальца; японцы поняли, вернее, кто-то из них моментально
перевёл его слова. Пленные построились. Ромашов поручил
первому взводу сопровождать их, остальным солдатам велел
разобрать трофейное оружие, и все тронулись через лес. Лес
оказался гораздо реже, чем предполагали, поэтому колонна
плелась, не разбиваясь; впереди шли Плетнёв и еще три солдата
– выбирали между деревьями проходы.
Пересекли лес, затем хлюпкую, как бы просевшую в центре
марь, и вышли на узкую грунтовую дорогу. Ромашов видел:
страшно устали и пленные, и свои солдаты, приказал
остановиться на привал. Японцы расположились с левой стороны
дороги, русские – с правой. Они раскрыли коробки и пакеты;
пищу брали палочками; от их еды тянуло таким стойким жгучим
запахом, который и сравнить было не с чем. Русские вскрыли
консервные банки, ели кто с ножей, кто ложками, запивали из
фляжек.
– Гляньте-ка, без хлеба наяривают, – сказал старший
сержант Зурабов.
– У каждого свой хлеб, – проговорил казах Муратбеков,
солдат храбрый и вёрткий, когда стреляют, и
спокойно-рассудительный, леноватый в обычной обстановке.
– Угости-ка их нашим! – Зурабов подал ему буханку.
Муратбеков пересёк дорогу и вручил булку хлеба
сидевшему на пеньке офицеру. Офицер внимательно осмотрел её
и отнёс Хабуяси. Тот покрутил булку в руке, отковырнул от
корки кусочек, понюхал, осторожно попробовал на зуб, сплюнул,
что-то сказав, и швырнул хлеб в траву.
Зурабов схватил автомат.
– Отставить! – осадил его Ромашов.