Page 317 - И жили люди на краю

314
Ромашов, подымаясь, увидел командира полка с офицерами
своего штаба. Размашисто, сильно шагал он, широколицый, с
крепкими красными кулаками; поговаривали, что в порыве гнева
– а в гнев он впадал частенько – бил в скулу нерадивого
командира или солдата; и сейчас он так надвигался, сжимая
кулаки, словно шёл на драку.
– Ну, где твой пленник? – остановился командир полка.
– Здесь... Вон, товарищ подполковник.
– Ага! – воскликнул командир полка и уставился на
ссутулившегося на брёвнышке Хабуяси. – Это ты и есть, клоп?
Всё, откусался! – губы его расползлись в улыбке, выпустив
мужицкий хохоток, глаза заблестели, будто хватил спирта;
радость переполняла подполковника, готовая как-то
выплеснуться, и он облапал Ромашова, стиснул, ткнулся
влажными губами в его колючую щеку, произнося: – Герой!
Через адовы укрепления прошёл и такую птицу выловил! Все
герои! Я вам отдых устрою. А этого... – он навис над Хабуяси.
– Сидишь, клоп? А сколько лежит, ещё не похороненных?
– и, чувствуя, что может выйти из себя, командир полка крикнул:
– В машину его!.. Где надо поговорим!..
Вскоре солдатам, облепившим платформы и вагоны на
первом пути, приказали построиться за вокзалом; состав начал
заполнять батальон Белецкого. Ромашов, прокалываемый
ознобом, лёг на нижнюю полку, коротковатую и до того узкую,
что подумал, слетит с неё сразу, как только дернёт паровоз. Но
поезд, видимо, тронется на рассвете; поудобней подложил под
голову вещмешок и закрыл глаза.
Его опять кто-то тряс. Что, командир полка идет? С тем
особистом?.. Ромашов вскочил. В маленьком купе – никого. За
окном проплыл какой-то дом с большими иероглифами над
входом, невысокие столбы с фонарями, скамейки с прямыми
снимками; безлюдно и чисто. И хибары, что неподалёку от