Page 607 - И жили люди на краю

604
платок из кармана: руки были связаны.
– Ага, очнулся, – услышал Ромашов голос широколицего.
– Иди-ка сюда, подпиши. И отправим на отдых.
Ромашов с огромным усилием – боль лезвием полоснула по
рёбрам, по животу – опёрся на колено и, боясь потерять
равновесие и упасть, медленно, с напряжением всей воли
поднялся.
– Ну и шебутной ты мужик, – качнув головою, сказал
широколицый, как говорят приятелю, с которым допоздна
пировали, и тот, перепив, немного побуянил – Какой-то детский
лепет понёс. Зачем? Вот, подпиши, – он пальцами подтолкнул к
Ромашову два листка, исписанных мелким кривым почерком
Ромашов склонил голову, читал, чернея скулами, зубы
опять стискивались до хруста.
– Какие у тебя ощущения после первой беседы? – с
циничной прямизной спросил широколицый.
– У меня ощущение, что я в плену, – проговорил Ромашов,
не отрывая глаз от листов. В них было написано то, что вчера
услышал от широколицего. Только теперь всё это – от имени
Ромашова. Вот как! Выходит, рассказал им, признался?..
– Правильно, ты в плену, – рассудительно подтвердил
широколицый. – Мы для тебя враги, ибо ты – враг советского
государства. Подписывай. Не тяни. Я спать хочу.
– Во-первых, я не могу быть врагом государства, за которое
воевал, а во-вторых, руки связаны... чтоб по роже тебе дать!
Широколицый презрительно усмехнулся.
– Значит, не подпишешь?
– Нет. И за свою ложь ты ещё ответишь...
– Что ты из себя корчишь, шваль? Кровью будешь харкать!
Червяком по земле поползёшь! В плену он, видите ли...
– широколицый длинно, грязно выматерился и, приоткрыв дверь,
крикнул: – Петро!