Page 612 - И жили люди на краю

609
надо постоять; порой этой женщине что-то кричала та, которая
свою корову выводила первой. Тогда эта женщина кричала ещё
сильнее, зачем-то бегала по двору, а однажды запустила в ту
женщину толстой палкой.
Трёх коров он гнал на верхнюю улицу, там к ним
присоединялись ещё восемь; вскоре он уходил на пологий склон
сопки. Но тут, на виду у жильцов улицы, задерживались недолго;
животные сами тянулись дальше, переходили щебёночный
стадион, который построили солдаты, брели через редкий лесок
– в нём коровы устраивались под деревьями лишь в жаркое время
– и вступали на вольготное зелёное плато. Здесь, когда
порывистый ветер не трепал кусты и деревья, было совсем
прекрасно.
Моэдо вешал на коротко обломанную ветку рябины старую
фуражку – подарок русского офицера Володи. Володя, конечно,
не знает, что пастух его коровы любит ходить с обнажённой
головой даже в морось. Именно в мокрый день Володя вышел из
дома и одел ему на голову эту фуражку. Моэдо хотел снять её, но
Володя показал на тучу, на его голову, нахмурился и так шевелил
перед лицом пальцами, что Моэдо решил: надо согласиться. С
тех пор он эту фуражку больше носит не на голове, а в руке или
под мышкой. Случается, забывает её то на чердаке, то на склоне
сопки, то на плато, но она нигде не пропадает.
У Володи высокая светловолосая жена Оксана. Она где-то
работает, и в полдень, когда Моэдо спускает коров с плато,
прибегает запыхавшаяся, быстро доит свою, отдаёт ведро с
молоком мальчику, тоже светловолосому, и уходит. Но в
воскресенье она бывает нетороплива, много готовит и
чем-нибудь угощает его. Это странные кушанья. Не все ему
нравятся, но он берёт: одни складывает в коробку, которая при
ходьбе постукивает его по боку, другие ест, садясь у забора на
доски. Бывает, Оксана приглашает его в дом и вертит рукой возле