Page 609 - И жили люди на краю

606
обменяют на что-нибудь. На рис, если остался, – он хохотнул и
сказал: – Петро, что ты ходишь как маятник? Притащи
что-нибудь пошамать. А то из-за этих – ни сна, ни нормального
питания.
Ромашов стоял, точно в кипятке: больно жгло всё тело; и
зубы ныли, и губы трудно разнять; и о чём говорить? С кем?
Голова гудит, тяжёлая, словно налитая кровью, и негде ожить
мыслям. Он чувствовал, что находится почти в бессознании. И
десяти минут не простоит, упадёт.
А они открыли банку сгущённого молока, ложками окунули
его в кружки с кипятком, размешали и, чмокая, – возможно,
нарочно – пили и жевали бутерброды с сухой колбасой.
– Пить, – выговорил Ромашов.
Они посмотрели на него с холодным любопытством.
Хрященосый сказал, будто порохом пыхнул:
– Не положено!
Вскоре Ромашов потерял сознание. Наверное, его пытались
поднять, очередной раз пнули под рёбра, орали – он ничего не
ощущал, а когда открыл глаза, снова увидел за столом
широколицего.
– Дохлый ты, Ромашов. И я не пойму, ради чего ломаешь из
себя героя! Этого не оценят твои хозяева... Освободи-ка ему
руки, Петро.
Парень вынул из кармана перочинный нож и перерезал
верёвку. Ромашов, держась, за стенку, встал
– Ты в Италии был, Ромашов? Не успел, вероятно, да?
Но слышал, конечно же, у них есть макароны такие, спагетти
называются. Знаешь, как итальянцы определяют готовы
макароны или нет? Не знаешь? А очень просто. Берут
макаронину и бросают на стену. Если прилипла, значит, готова.
И ты уже сварился, Ромашов.
Михаил с хлипом вобрал воздух и сказал: