Page 608 - И жили люди на краю

605
В комнату ввалился сонный парень с крестьянским лицом;
в роте у Ромашова было несколько таких увальней
спокойно-добродушных, неспешных, но выполняющих всё
обстоятельно. Этот пошарил по Ромашову увиливающими от
прямого взгляда зрачками и остановился перед широколицым.
Тот бросил
– Займись!
Парень повернулся к Ромашову с опушенными,
приземлёнными глазами.
– Чо, упрямствуешь?
– Упрямствует, – сказал широколицый. – Не хочет, мразь,
под своими грехами подписываться.
– Глупо, – зевнул парень и поднёс к лицу Ромашова
увесистый крепкий кулак. – Вишь, какая шишка? Ушибу!
Ромашов молчал; почему-то жалко стало этого
крестьянского парня. Парень переступил с ноги на ногу, снова
зевнул сильно, с подвывом и, запахивая слюнявый рот, ударил
Ромашова в голову...
Михаила подняли на ноги где-то перед рассветом.
– Стоять! К стене не прислоняться! Сто-аять, твою...
Это командовал хрященосый; он сидел за столом,
откинувшись на спинку стула, и курил; над левой бровью, по
всей длине её, белела аккуратная полоска пластыря.
Парень-увалень топал по комнате от стены к стене и позёвывал;
на Ромашова он не смотрел.
– Ну что, господин японский шпион?.. – произнёс с
ироническим смешком хрященосый, и Михаилу показалось, что
чекист, довольный идиотской выдумкой, сам же над ней
потешается. – Мозги у тебя посветлели, а? Должны посветлеть.
Стоять!.. Или ты хочешь подойти и расписаться? Молчишь?
Молчи, молчи. Вот постоишь так и сам рухнешь. Замертво. А
подпишешь и, может, ещё поживёшь. Может, тебя японцы