Page 796 - И жили люди на краю

793
что застрелил, и... Нет, с Ромашовым надо было разделаться,
– возразил себе Вадим. – Ещё там, в окопной жизни, он встал
поперёк горла. И даже раньше, со школы. Ничего плохого вроде
не делал, а вот – встал. А после... – Евграфов рывком сел. – Не о
том сейчас, не о том. Как вырваться из ловушки? Топорно она
построена, но крепкая. На Тоситору всё, поставлен крест. Отсюда
ему – дальняя дорога. А что сделают с ним, Вадимом? Неужели и
на нём – крест? Почему это понадобилось Куропаткину? Или не
ему – он тоже лишь выполнял задание. И выполнил блестяще:
поймана группа шпионов, девять японцев. И резидент.
Американец... Какой абсурд! Безумие! Но как докажешь? Семь
шкур сдерут, пронумеруют и хладнокровно подошьют в личное
дело. И придётся подписать: да – американец, да – шпион, да
– хотел...».
– У-у-у! – стонуще взвыл Евграфов. Хоть головой об стену.
Рванулся к окошку в двери, застучал. Пусть передадут
Куропаткину: он, Евграфов, просит, умоляет, чтобы тот пришёл
на минуту, на полминуты. Обязательно. Но когда окошко
приоткрылось, и его заполнила беспросветно хмурая рожа,
Вадиму что-то подсказало: нельзя Куропаткина звать. Позовёшь
– и загремишь, как Тоситору.
Установилась такая тишина, словно оглох. И в тоскливой
неизвестности, в страхе, как бы ползущем из-под кровати, из
углов комнатушки, медлительно-тяжко тянулось время.
Неожиданно в сумрачный сыроватый подвал ворвалась
восторженно-бодрая песня:
Утро красит нежным светом
Стены древнего Кремля,
Просыпается с рассветом
Вся советская земля.
Там, на улице, под эту песню, льющуюся из репродуктора,
шли люди – весёлые, смеющиеся – туда, к центру города, к