Page 80 - И жили люди на краю

77
крытых брезентом; в середине колонны – два виллиса.
Генерал Яхонтов ехал в первом виллисе. Один. И
чувствовал: его шофёр, красавец-сержант, уже знает о ночном
происшествии в генеральском доме. Знает, ловелас. Сколько
девок он перетасовал – и ни единой жалобы от них. И на чужих
женах не горел. Мерзавец прямо-таки! Бесподобный! Отправить
бы в окопы от такой сладкой жизни. Теперь, конечно, ехидничает
в душе: мол, генерал стратегию и тактику изучал, а на бабе
попух...
Яхонтов открыл портсигар – подарила жена, когда он лежал
в московском госпитале, – закурил и, сжав губы, подумал, что не
время вспоминать женщин. А с майором Лактионовым!..
Генерала передёрнуло: как бы вновь перед ним не сверкнули
бешеные глаза, а тяжёлая рука направила в лицо пистолет. И как
это Мария успела огреть его бутылкой? Дурацкая, гадкая сцена.
Как в кабаке. Но по сути Мария спасла ему жизнь. Лактионов,
очевидно, не смог бы сдержать своего безумства; ведь даже
падая, он все-таки выстрелил – пуля ушла в половую доску. И,
естественно, выстрел в доме генерала поднял на ноги всю охрану,
а затем и военный городок...
– Ну-ка обойди полуторку! Чего она задом виляет? –
недовольно сказал шофёру Яхонтов.
– Есть, товарищ генерал-майор! – ответил тот и осторожно
заметил: – Они здесь мало ездили.
Генералу такое замечание понравилось. Что верно, то
верно. В последние месяцы по этой дороге никто столько не
ездил, сколько он. И по грязи, и по пыли. Началось это на третий
день после прибытия на остров...
В Хабаровске дули весенние ветры, и под их дыханием,
темнея, оседали сугробы; в полдень по всему городу названивала
капель, с холмов-улиц вдоль трамвайных линий и старых
тротуаров текли быстрые ручьи, на высоких тополях кричали