Page 857 - И жили люди на краю

854
трижды околеешь. Но всё-таки приподнялся – с палубы катера
наверняка смотрят в бинокль, могут заметить. Он поднял руку и
даже закричал, хотя ясно было: слова его не долетят дотуда. Но,
может, по губам поймут, по жестам, если держат бинокль у глаз.
– Деньги! Денег дам! Много, мужики! Деньги у меня!
Быстрее!
Катер же развернулся бортом и вроде застопорил машину
Небось, кого-то вытаскивают из воды?
Вадим стянул с левого плеча лямку вещмешка, в лихорадке
развязал бечёвку и выхватил пухлую пачку.
– Во! Давай сюда! Всё получишь! Деньги! Деньги!
Деньги!..
На катере, похоже, заметили, что держит в руке Евграфов.
Форштевень нацелился точно на крышу; судно, как увиделось
Вадиму, пошло энергичней, – спешило.
– Деньги! Деньги! – размахивал пачкою Вадим.
Неожиданно катер снова отклонился – моряки ещё каких-то
баб или пацанов поднимали на борт. Евграфов сплюнул: спасают
тех, кого позже вынесло в море. Что за ерунда? Чем они думают?
Он часов десять болтается. Его дальше всех унесло. И он – жди...
– Э-э-эээ! – звал Евграфов. – Ослепли, что ли? Деньги даю!
Катер отплывал в сторону, часто останавливаясь; на палубе
его смутно, как тени, возникали и исчезали люди.
– Сволочи! Ох и сволочи! Куда-а?..
Закачалась корма катера, словно раскланиваясь: прощай,
мол; труба чёрным дымом дыхнула в небо.
– У них даже бинокля нет, – прохрипело в горле Евграфова,
и он упал на колени: угасла надежда на спасение – безволие
оледенило, и неясные, неповоротливые чувства, каких ни разу
прежде не испытывал, стеснили грудь.
Робко, редко стучало сердце, затуманило голову, и на глаза
наплывала мутная влага, и когда, словно для полного ужаса, из-за