Page 858 - И жили люди на краю

855
угла крыши волна вытолкнула утопленника, Вадим не вздрогнул,
равнодушно узнал Иннокентия Павловича, заметил, что лежит
тот спиной на обломке столба, на самой перекладине, будто на
кресте, – ноги обмотаны проводом, на губах застыла
таинственно-насмешливая улыбка.
«Отпартизанил», – с непонятным весельем подумал Вадим
и удивился, с чего ему весело и почему в груди разгорается
странная бодрость – хочется куда-то идти.
– Что уставился? – спросил Евграфов покойника. – Денег
надо? Не-а, тебе не дам. Ты честно работаешь. Тебе ворованные
не нужны, – он спрятал пачку в карман. – Уплывай! Сказал, не
дам!
Скорая, по-зимнему плотная мгла наваливалась с океана, и
вода сплошь наполнилась глубокой темнотой. Жутко было
смотреть в неё, и Вадим, навалясь на конёк, зажмурился, стонал
– болело что-то, но не знал, что, ворочался, дрожа от гиблого
озноба, и пытался укрыть голову воротником пальто.
И резко вскинулся, опираясь на руки, прислушиваясь. Но не
к всплеску волн, настырно лезущих на крышу, – он
прислушивался к себе.
– Что со мной? Случилось же что-то, а? – пугливо спросил
и ждал: сейчас кто-то ответит. Но никто не отвечал, и Вадим
хихикнул: – Плыву. Поплаваю и вернусь. Бутылку, дурак, не
прихватил. Сколько валялось! Армянский коньяк! Выпил – и
тепло.
Он опять втянул голову в воротник и ткнулся носом в толь.
Но как хорошо было бы залезть в узкую щель и закрыть её, чтобы
не дуло, чтобы согреться. И никто его в этой щели не достанет.
Ага-а, обрадовались, что он уронил наган в воду. И уже
крадутся...
Волны кружили крышу, охлёстывая жестко и как бы
нащупывая, где у неё слабина. И, наконец, отбили на боковине