Page 241 - Возле моря

Симико с матерью не скрывали своей радости – теперь в
доме всегда будет рыба и, возможно, какие-то деньги.
Тесть рассеянно кружил по комнате, время от времени со-
бирался что-то сказать, но только скашливал; когда же услышал,
что Ульян завтра пойдёт принимать промысел, он прямо-таки
приосанился.
– Мне тоже, наверное, надо присутствовать.
– А тебе-то, старому, зачем? – засмеялась развеселившаяся
тёща. – Ты – подчинённый. Плохо будешь сторожить, Урьян тебе
расчёт даст. Я верно говорю, Симико?
Это были минуты счастья в бедном доме...

Ульян пришёл к промыслу загодя и сел на зелёный бугорок.
Поставив между ног палку, положил на неё руки и упёрся в них
подбородком, словно отдыхающий путник.
Японцы занимались обычными делами в сарае и у дымя-
щихся котлов, не обращая на него внимания; недалеко от берега
на серой плоскости воды колыхались наплава невода.
Сердце частило в ожидании Танаки. Что-то не едет? А пора
уж. Не передумал ли? А как он может передумать, коли бумага
подписана? Да всякое ведь бывает. По пьянке, скажет, всё по-
лучилось. А вот отрезвел... Прискачет на лошади и руку протя-
нет: мол, дай-ка то, вчерашнее. И что делать?
Неприятно и тоскливо стало на душе. Почему-то особенно
тоскливо бывает после того, как порадуешься. Будто в яме ка-
кой-то очухиваешься. Очень неверная, зыбкая штука радость, и
на земле так много всякого, что норовит отнять её у человека.
Сколько же прошло времени? С полчаса, наверное. Не едет
Танака. Небо затянуло густой белёсой мутью. Дождь закрапал и
усеял воду пузырчатой сыпью, точно оспой. Но надо сидеть.
И наконец заметил на буром прижиме под обрывом всад-
ника; тот спешил.
Ульян вышел на береговую полосу, чтобы видно его было.
Танака остановил лошадь возле него и подозвал синдо.
– Это ваш новый хозяин, – сказал ему. – Всё покажи и
расскажи. И слушайтесь, как меня!.. – он развернул лошадь. –

239