Page 239 - Возле моря

Ульян Сысоевич, щурясь, вгляделся в узкое румяное лицо с
усиками.
«Где-то вроде видел ... » – попытался вспомнить старик и не
смог.
– Знаешь-то меня откуда?
Мужик, хотя и был в телогрейке, вид имел начальственный,
строгий; он нахмурился и пошагал.
Впустив на фабрику уборщицу, Ульян Сысоевич заходил по
сторожке. Он уже догадывался, кто это. Прикидывал, что о нём, в
последние три года работавшем переводчиком, могли узнать
новые власти, какой документ обнаружили? Но ничего пре-
ступного за ним не числится. И что им теперь взять с него, раз-
валины?
Вылил в стакан остатки водки, сглотнул залпом и хлопнул
ладонью по столу.
– Чужой я! Чужо-ой я вам! Ну и бес с вами!..

Всё ещё изумлённый и безмерно радостный, возвращался
Ульян домой. Шёл через сопки и по тропинкам, и напрямки по
вытянувшейся сочной траве – в ней утопали унты; армяк – рас-
христан, потрёпанная матерчатая шапка – в одной руке, штуцер –
в другой. Если бы он сейчас шёл берегом, по промыслам, от него
бы, как от пугала, прытко отмахивали и чайки, и бакланы, и во-
роны, а уж рыбаки наверняка бы потешались: мол, гляди, гляди,
человек из зимы только что выбрался. А если тут, в лесу, кто
ненароком на него выйдет, то с перетрусу в кусты шарахнется.
Танака, когда прощался с ним, произнёс:
– О-о, жарко тебе будет! – и повторил, что очень хочет,
чтобы Урьян вернулся домой таким, каким из него уходил.
Ну, и вернётся. Что не угодить причуде или поверью Та-
наки, коли в кармане целый промысел?
А с Отохимэ не попрощался. Ей неудобно было при отце
спуститься вниз, а Ульян не мог подняться к ней. И даже не знает,
увидит ли её когда-нибудь. Она теперь вызывала в нём и нежную
грусть, и пьянящий восторг, и какую-то смутную вину, и что-то
ещё, чему, быть может, и названия нет. И всё это превращалось в

237