Page 372 - Возле моря

ручкой. – Сам убил, сам и говори Урьяно.
Он сбежал с крутого бугра и замер. Вдруг Стёпо ещё живой,
и Нагаока поехал за врачом?
Вала постоял, пошмыгал носом – как он сильно продрог за
эту ночь. Не простудиться бы.
Подходя к хибарке, Вада прикидывал: если Стёпо жив, но
плохо себя чувствует, следует добить. Ему, Ваде, свой замысел
надо выполнить. И забрать с собой топор.
Открыл дверь, говоря:
– Здравствуй, Стёпо!
Никто никогда не смотрел на Ваду так, как Стёпо. Жуть
проколола его. Отпрянул от мертвеца, налетев спиною на печку.
Трубы, уже старые, продетые друг в друга, скрежетнули, будто
сухие кости, – с них тленом посыпалась окалина. Кусок скольз-
нул за ворот рубахи, и словно кто острыми когтями повёл по его
спине сверху вниз.
Вада задёргался, срывая с себя куртку, выхватил из штанов
рубаху – окалина, красноватая, точно затвердевшая кровь, упала
на обух топора, расколовшись. Парень цапнул его за рукоять и
вылетел из хибарки.
Он бежал по распадку, где по усохшей траве, где по колко
торчащей щетине стеблей, проскочил через ручей и всё ощущал,
как смотрит Стёпо на его затылок и на топор, который держал
под мышкой маленькой ручки. Смотрит остыло-упорно, но в его
остылости и упорстве, как мерещилось Ваде, – мстительная
немота.
– Не мсти! Не мсти! – вскрикивал Вада. – Мне надо жить.
Хорошо жить. Богато!
Он выдохся, и когда полез на крутую с сумеречным пих-
тачом сопку, обо что-то споткнулся и выронил топор. Тот, ку-
выркнувшись вниз, исчез в траве. Ну и пусть! Тут ему и гнить. А
Ваде теперь надо увидеть самое нужное. Оно должно произой-
ти...

На дороге Нагаока нагнал двоих на повозке. Оказались
знакомыми. Сказал им, что у Урьяно убит сын. Совершил это

370