Page 26 - Страдания юного Вертера

25

почти не слышу, что-то сжимает мне горло убийственной хваткой, а сердце болезненными
ударами стремится дать выход чувствам и лишь усиливает их смятение, – Вильгельм, в та-
кие минуты я не помню себя. И если порой грусть не берет верх и Лотта не отказывает мне в
скудном утешении выплакать мою тоску, склонясь над ее рукой, – тогда я рвусь прочь на
простор. Тогда я бегаю по полям, и лучшая моя отрада – одолеть крутой подъем, проложить
тропинку в непроходимой чаще, продираясь сквозь терновник, напарываясь на шипы. После
этого мне становится легче, чуть-чуть легче. Иногда от усталости и жажды я падаю в пути,
иногда глубокой ночью при свете полной луны я сажусь в глухом лесу на согнувшийся сук,
чтобы дать немножко отдыха израненным ногам, а потом перед рассветом забываюсь томи-
тельным полусном! – Ах, Вильгельм, пойми, что одинокая келья, власяница и вериги были
бы теперь блаженством для моей души. Прощай! Я не вижу иного конца этим терзаниям,
кроме могилы!

3 сентября

Мне надо уехать! Благодарю тебя, Вильгельм, за то, что ты принял за меня решение и
положил конец моим колебаниям. Две недели ношусь я с мыслью, что мне надо ее покинуть.
Надо уехать. Она опять гостит в городе у подруги. И Альберт… и… мне надо уехать!

10 сентября

Что это была за ночь! Теперь я все способен снести, Вильгельм. Я никогда больше ее
не увижу! Ах, если бы мог я броситься тебе на шею, друг мой, чтобы в слезах умиления и з-
лить все чувства, теснящие грудь! А вместо этого я сижу тут, с трудом переводя дух, стара-
юсь успокоиться и жду утра, лошадей подадут на рассвете.
Ах, она спит спокойно и не подозревает, что никогда больше не увидится со мной. У
меня хватило силы оторваться от нее, не выдав своих намерений в двухчасовой беседе. И
какой беседе, боже правый!
Альберт обещал мне сейчас же после ужина сойти в сад вместе с Лоттой. Я стоял на
террасе под большими каштанами и провожал взглядом солнце, в последний раз на моих
глазах заходившее над милой долиной, над тихой рекой.
Сколько раз стоял я здесь с нею, созерцая то же чудесное зрелище, а теперь… Я шагал
взад и вперед по моей любимой аллее. Таинственная симпатическая сила часто привлекала
меня сюда еще до встречи с Лоттой, и как же мы обрадовались, когда в начале знакомства
обнаружили обоюдное влечение к этому уголку, поистине одному из самых романтических,
какие когда-либо были созданы рукой человека.
Вообрази себе: сперва между каштановыми деревьями открывается широкая перспек-
тива. Впрочем, я, кажется, уже не раз описывал тебе, как высокие стены буков мало-помалу
сдвигаются и как аллея от примыкающего к ней боскета становится еще темнее и заканчив а-
ется замкнутым со всех сторон уголком, в котором всегда веет ужасом одиночества. Помню
как сейчас, какой трепет охватил меня, когда я впервые попал сюда в летний полдень: тай-
ное предчувствие подсказывало мне, сколько блаженства и боли будет здесь пережито.
С полчаса предавался я мучительным и сладостным думам о разлуке и грядущей
встрече, когда услышал, что они поднимаются на террасу. Я бросился им навстречу, весь
дрожа, схватил руку Лотты и прильнул к ней губами. Едва мы очутились наверху, как из-за
поросшего кустарником холма взошла луна; болтая о том, о сем, мы незаметно приблизи-
лись к сумрачной беседке. Лотта вошла и села на скамью, Альберт сел рядом, я тоже, но от
внутренней тревоги не мог усидеть на месте, вскочил, постоял перед ними, прошелся взад и
вперед, сел снова; состояние было тягостное. Она обратила наше внимание на залитую лун-
ным светом террасу в конце буковой аллеи – великолепное зрелище, тем более поразитель-
ное, что нас обступала полная тьма. Мы помолчали, а немного погодя она заговорила снова:
«Когда я гуляю при лунном свете, передо мной всегда неизменно встает воспоминание
о дорогих покойниках, и ощущение смерти и того, что будет за ней, охватывает меня. Мы не
исчезнем, – продолжала она проникновенным голосом. – Но свидимся ли мы вновь, Вертер?
Узнаем ли друг друга? Что вы предчувствуете, что скажете вы?»