Page 27 - Страдания юного Вертера

26

«Лотта, – произнес я, протягивая ей руку, и глаза у меня наполнились слезами . – Мы
свидимся! Свидимся и здесь и там!» Я не мог говорить, Вильгельм, и надо же было, чтобы
она спросила меня об этом, когда душу мне томила мысль о разлуке!
«Знают ли о нас дорогие усопшие, – вновь заговорила она, – чувствуют ли, с какой
любовью вспоминаем мы их, когда нам хорошо? Образ моей матери всегда витает передо
мной, когда я тихим вечером сижу среди ее детей, моих детей, и они теснятся вокруг меня,
как теснились вокруг нее. И когда я со слезами грусти поднимаю глаза к небу, мечтая, чтобы
она на миг заглянула сюда и увидела, как я держу данное в час ее кончины слово быть мате-
рью ее детям, о, с каким волнением восклицаю я тогда: «Прости мне, любимая, если я не мо-
гу всецело заменить им тебя! Ведь я все делаю, что в моих силах; кормлю и одеваю и, что
важнее всего, люблю и лелею их! Если бы ты видела наше согласие, родимая, святая, ты
возблагодарила и восславила бы господа, которого в горьких слезах молила перед кончиной
о счастье своих детей!»
Так говорила она, – ах, Вильгельм, кто перескажет то, что она говорила! Как может
холодное, мертвое слово передать божественное цветение души! Альберт ласково прервал
ее: «Это слишком тревожит вас, милая Лотта! Я знаю, вы склонны предаваться такого рода
размышлениям, но, пожалуйста, не надо…» – «Ах, Альберт, – возразила она, – я знаю, ты не
забудешь тех вечеров, когда папа бывал в отъезде, а мы отсылали малышей спать и сидели
втроем за круглым столиком. Ты часто приносил с собой хорошую книгу, но очень редко
заглядывал в нее, потому что ценнее всего на свете было общение с этой светлой душой, с
этой прекрасной, нежной, жизнерадостной и неутомимой женщиной! Бог видел мои слезы,
когда я ночью падала ниц перед ним с мольбой, чтобы он сделал меня похожей на нее».
«Лотта! – вскричал я, бросаясь перед ней на колени и орошая слезами ее руку. – Лотта!
Благословение господне и дух матери твоей почиет на тебе!» «Если бы только вы знали ее! –
сказала она, пожимая мне руку, – она была достойна знакомства с вами!» У меня захватило
дух – никогда еще не удостаивался я такой лестной, такой высокой похвалы. А она продол-
жала: «И этой женщине суждено было скончаться во цвете лет, когда младшему сыну ее не
было и полугода. Болела она недолго и была спокойна и покорна, только скорбела душой за
детей, в особенности за маленького. Перед самым концом она сказала мне: «Позови их!» И
когда я привела малышей, ничего не понимавших, и тех, что постарше, растерявшихся от
горя, они обступили ее кровать, а она воздела руки и помолилась за них и поцеловала каж-
дого, а потом отослала детей и сказала мне: «Будь им матерью!» Я поклялась ей в этом. «Ты
обещаешь им материнское сердце и материнское око. Это много, дочь моя. В свое время я не
раз видела по твоим благодарным слезам, что ты чувствуешь, как это много. Замени же мать
твоим братьям и сестрам, а отцу верностью и преданностью замени жену! Будь ему утеше-
нием!» Она спросила о нем. Он вышел из дому, чтобы скрыть от нас свою нестерпимую
скорбь; он не мог владеть собой. Ты был тогда в комнате, Альберт. Она спросила, чьи это
шаги, и позвала тебя. Потом она посмотрела на тебя и на меня утешенным, успокоенным
взглядом, говорившим, что мы будем счастливы, будем счастливы друг с другом». Тут Аль-
берт бросился на шею Лотте и, целуя ее, воскликнул: «Мы счастливы и будем счастливы!»
Даже спокойный Альберт потерял самообладание, а я совсем не помнил себя.
«Вертер! – обратилась она ко мне. – И подумать, что такой женщине суждено было
умереть! Господи, откуда берутся силы видеть, как от нас уносят самое дорогое, что есть в
жизни, и только дети по-настоящему остро ощущают это, недаром они долго еще жалова-
лись, что черные люди унесли их маму!»
Она поднялась, а я, взволнованный и потрясенный, не двигался с места и держал ее
руку. «Пойдемте! – сказала она. – Пора!» Она хотела отнять руку, но я крепче сжал ее. «Мы
свидимся друг с другом! – воскликнул я. – Мы найдем, мы узнаем друг друга в любом обли-
ке! Я ухожу, ухожу добровольно, продолжал я, – и все же, если бы мне надо было сказать:
«навеки», у меня не хватило бы сил. Прощай, Лотта! Прощай, Альберт! Мы еще свидимся!»
– «Завтра, надо полагать», – шутя заметила она. Что я почувствовал от этого «завтра»! Увы!
Знала бы она, отнимая свою руку… Они пошли по аллее, залитой лунным светом, я стоял и
смотрел им вслед, потом бросился на траву, наплакался вволю, вскочил, выбежал на край
террасы и увидел еще, как внизу в тени высоких лип мелькнуло у калитки ее белое платье; я
протянул руки, и оно исчезло.