Page 41 - Страдания юного Вертера

40

Она чувствует, как я страдаю. Сегодня взгляд ее проник мне глубоко в сердце. Я застал
ее одну; я не говорил ни слова, а она смотрела на меня. И я видел уже не пленительную кр а-
соту ее, не сияние светлого ума; все это исчезло для меня. Я был заворожен куда более пре-
красным взглядом, исполненным сердечного участия, нежнейшего сострадания. Почему
нельзя мне было упасть к ее ногам? Почему нельзя было броситься ей на шею и ответить
градом поцелуев? Она нашла себе прибежище у фортепьяно и заиграла, напевая нежным го-
лосом, тихим, как вздох. Никогда еще не были так пленительны ее губы, казалось, они, при-
открываясь, жадно впитывают сладостные звуки инструмента, и лишь нежнейший отголосок
слетает с этих чистых уст. Ах, разве можно выразить его! Я не устоял; склонившись, дал я
клятву: «Никогда не дерзну я поцеловать вас, уста, осененные небесными духами!» И все
же… понимаешь ты, передо мной точно какая-то грань… Мне надо ее перешагнуть… вку-
сить блаженство… а потом, после падения, искупить грех! Полно, грех ли?

26 ноября

Порой я говорю себе: «Твоя участь беспримерна!» – и называю других счастливцами.
Еще никто не терпел таких мучений! Потом начну читать поэта древности, и мне чудится,
будто я заглядываю в собственное сердце. Как я страдаю! Ах, неужто люди бывали так же
несчастливы до меня?

30 ноября

Нет, нет, мне не суждено прийти в себя. На каждом шагу я сталкиваюсь с явлениями,
которые выводят меня из равновесия. И сегодня! О, рок! О, люди!
Я шел по берегу; время было обеденное, но есть мне не хотелось. Кругом ни души, сы-
рой вечерний ветер дул с гор, и серые дождевые тучи заволакивали долину. Издалека зави-
дел я человека в поношенном зеленом платье: он карабкался по скалам и, должно быть, и с-
кал целебные травы. Когда я подошел ближе и он обернулся на шум моих шагов, я увидел
выразительное, открытое и простодушное лицо, главную черту которого составляла покор-
ная печаль; черные волосы его были заколоты в две букли, а сзади заплетены в толстую ко-
сицу, свисавшую на спину. Судя по одежде, это был человек низкого звания, и я решил, что
он не обидится, если я поинтересуюсь его занятием, а потому спросил его, что он ищет. «Я
ищу цветы, – отвечал он с глубоким вздохом. Только нет их нигде». – «Да, время года не-
подходящее», – заметил я, улыбнувшись. «Их много, всяких цветов, – сказал он, спускаясь
ко мне. – У меня в саду цветут розы и жимолость двух сортов; одну подарил мне отец, она
растет, как сорная трава; второй день ищу ее и не могу найти. Тут на воле всегда водятся
цветы: желтые, голубые, красные, а у полевой гвоздички такие красивые цветики. Только
вот найти ни одного не могу». Я почуял что-то неладное и спросил осторожно: «А на что
вам цветы?» Лицо его передернулось странной, судорожной усмешкой. «Смотрите, только
не Выдайте меня, – сказал он, прикладывая палец к губам. – Я обещал букет моей милой». –
«Дело хорошее», – заметил я. «Ну, у нее и без того всего много, она богата», пояснил он. «И
все-таки ей дорог ваш букет!» – подхватил я. «У нее и драгоценные каменья, и корона
есть», – продолжал он. «Как же ее зовут?» «Вот если бы генеральные штаты заплатили
мне, – перебил он, – я бы зажил по-другому. Да, были и у меня хорошие времена! А теперь
что я? Пропащий человек? Теперь мне…» Поднятый к небесам увлажненный взгляд был до-
статочно красноречив. «Значит, прежде вы были счастливы?» – спросил я. «Лучшего счастья
мне не надо! – ответил он. – Я жил, как рыба в воде, привольно, весело, легко!»
На дороге показалась старуха. «Генрих! – крикнула она. – Генрих, где ты запропастил-
ся? Мы тебя ищем, ищем! Иди обедать!» – «Это ваш сын?» – спросил я, подходя к ней. «Да,
батюшка, мой горемычный сын! – ответила она. – Тяжкий крест послал мне господь». –
«Давно он такой?» – спросил я. «Такой он с полгода. Слава богу, стал тихим, а то год буй-
ным был: его держали связанным в сумасшедшем доме; теперь он никому зла не причиняет
– все толкует про королей да государей. А какой был хороший, скромный человек. Он кра-
сиво писал, бумаги переписывал и мне помогал кормиться; потом вдруг загрустил, заболел
горячкой, впал в буйство, а теперь, видите, какой стал… Знали б вы, батюшка…» Я остано-