Page 36 - Страдания юного Вертера

35

4 сентября

Да, ничего не поделаешь! Как природа клонится к осени, так и во мне и вокруг меня
наступает осень. Листья мои блекнут, а с соседних деревьев листья уже облетели. Кажется, я
писал тебе вскоре после приезда об одном крестьянском парне? Теперь я снова осведомился
о нем в Вальхейме; мне ответили, что его прогнали с места и больше никто ничего не слы-
шал о нем. Вчера я встретил его невзначай по дороге в другое село; я заговорил с ним, и он
рассказал мне свою историю, которая особенно тронула меня, как ты без труда поймешь из
моего пересказа. Впрочем, к чему, это? Отчего не храню я про себя то, что меня мучит и
оскорбляет? Зачем огорчаю тебя? Зачем постоянно даю тебе повод жалеть и бранить меня?
Ну, все равно! Быть может, и это мой удел.
С тихой грустью, в которой чувствовалась некоторая робость, парень сперва только
отвечал на мои вопросы; но очень скоро, осмелев, как будто опомнившись и освоившись со
мной, он покаялся мне в своих проступках и пожаловался на свои беды. Как бы мне хоте-
лось, друг мой, представить на твой суд каждое его слово!
Он признался мне, и даже с увлечением, упиваясь радостью воспоминаний, рассказал,
что страсть его к хозяйке росла день ото дня, что под конец он не знал, что делает, что гово-
рит, не знал, куда себя девать. Не мог ни есть, ни пить, ни спать; кусок застревал у него в
горле; он делал не то, что надо; а что ему поручали, забывал сделать; как будто бес какой
вселился в него; и вот однажды, зная, что она пошла на чердак, он пошел, или, вернее, его
потянуло за ней следом. Она не стала слушать его мольбы, тогда он решил овладеть ею си-
лой; он сам не помнит, что с ним сталось, и призывает бога в свидетели, что намерения его
всегда были честные и ничего он так не желал, как обвенчаться с ней и прожить вместе весь
век. Рассказав это, он вдруг стал запинаться, как будто хотел сказать еще что-то и боялся
говорить начистоту; наконец он мне поведал, все еще смущаясь, что она разрешала ему кое-
какие вольности и допускала между ними некоторую близость. Он прервал себя два-три раза
и снова клялся и божился, что вовсе не хочет, как он выразился, очернить ее, он любит и
уважает ее по-прежнему, и такие слова никогда не сошли бы у него с языка, если бы он не
хотел мне доказать, что не совсем уж он выродок и сумасшедший. И тут, любезный друг, я
опять завожу свою старую песню, которую не устану твердить. Если бы я мог изобразить
тебе этого парня таким, как он стоял передо мной, каким стоит до сих пор! Если бы я мог
найти настоящие слова, чтобы ты почувствовал, как трогает, как должна трогать меня его
участь! Но довольно
н-
ности.
Перечитывая письмо, я заметил, что забыл досказать конец моей истории; впрочем, он
и так ясен. Хозяйка стала сопротивляться. На помощь подоспел ее брат, а тот давно уже вы-
живал моего знакомца, боясь, как бы из-за вторичного замужества сестры от его детей не
ускользнуло богатое наследство, на которое они рассчитывают, потому что сама она бездет-
на; братец прямо вытолкал его из дома и так раззвонил об этом повсюду, что хозяйка, если
бы и захотела, не могла бы взять его обратно. Теперь она наняла нового работника; из-за не-
го она, говорят, тоже ссорится с братом, и все в один голос твердят, что она решила выйти за
него, – этого уж, сказал мой знакомец, он никак не потерпит.
Все, что я тебе рассказываю, ничуть не преувеличено и не смягчено, наоборот, по-
моему, я ослабил, очень ослабил и огрубил рассказ, потому что излагал его языком обще-
принятой морали.
Значит, такая любовь, такая верность, такая страсть вовсе не поэтический вымысел;
она живет, она существует в нетронутой чистоте среди того класса людей, которых мы
называем необразованными и грубыми. А мы от нашей образованности потеряли образ че-
ловеческий! Прошу тебя, читай мой рассказ с благоговением! Я сегодня весь как-то притих,
записывая его; ты видишь по письму, что я не черкаю и не мараю, как обычно. Читай, доро-
гой мой, и думай, что такова же история твоего друга! Да, так было и так будет со мной, а у
меня и вполовину нет мужества и решительности того бедного горемыки, с которым я даже
не смею себя равнять.