Page 43 - Страдания юного Вертера

42

конец.

6 декабря

Ах, этот образ, он преследует меня! Во сне и наяву теснится он в мою душу! Едва я
сомкну веки, как тут, вот тут, под черепом, где сосредоточено внутреннее зрение, встают
передо мной ее черные глаза. Как бы это объяснить тебе? Только я закрою глаза – они уже
тут! Как море, как бездна, открываются они передо мной, во мне, заполняют все мои чув-
ства, весь мозг.
Чего стоит человек, этот хваленый полубог! Именно там, где силы всего нужнее ему,
они ему изменяют. И когда он окрылен восторгом или погружен в скорбь, что-то останавли-
вает его и возвращает к трезвому, холодному сознанию именно в тот миг, когда он мечтал
раствориться в бесконечности.

ОТ ИЗДАТЕЛЯ К ЧИТАТЕЛЮ

Как искренне желал я, чтобы о последних знаменательных днях жизни нашего друга
сохранилось достаточно его собственных свидетельств и мне не потребовалось бы переме-
жать рассказом оставленные им письма.
Я почел своим долгом подробно расспросить тех, кто мог быть точно осведомлен об
его истории; история эта очень проста, и рассказчики согласны между собой во всем, кроме
отдельных мелочей; только относительно характеров действующих лиц мнения расходятся и
оценки различны.
Нам остается лишь добросовестно пересказать все, что возможно было узнать путем
сугубых стараний, присовокупить письма, оставленные усопшим, не пренебрегать ни ма-
лейшей из найденных записочек, памятуя о том, как трудно вскрыть истинные причины
каждого поступка, когда речь идет о людях незаурядных.
Тоска и досада все глубже укоренялись в душе Вертера и, переплетаясь между собой,
мало-помалу завладели всем его существом. Душевное равновесие его было окончательно
нарушено. Лихорадочное возбуждение потрясало весь его организм и оказывало на него гу-
бительное действие, доводя до полного изнеможения, с которым он боролся еще отчаяннее,
чем со всеми прежними напастями. Сердечная тревога подтачивала все прочие духовные
силы его: живость, остроту ума; он стал несносен в обществе, несчастье делало его тем н е-
справедливее, чем несчастнее он был. Так, по крайней мере, говорят приятели Альберта: они
утверждают, что Вертер неправильно судил поведение этого порядочного и положительного
человека, достигшего долгожданного счастья и желавшего сохранить это счастье на буду-
щее, тогда как сам Вертер в один день поглощал все, что ему было дано, и к вечеру оставал-
ся ни с чем. Альберт, говорят его приятели, ничуть не переменился за такой короткий срок,
он был все тем же, каким с самого начала его знал, ценил и уважал Вертер. Он превыше все-
го любил Лотту, гордился ею и хотел, чтобы все почитали ее прекраснейшим созданием на
земле. Можно ли судить его за то, что ему нестерпима была и тень подозрения, что он не
желал ни на миг и ни с кем, даже в самом невинном смысле, делить свое бесценное сокро-
вище? Правда, приятели признают, что он часто покидал комнату жены, когда Вертер сидел
у нее, но отнюдь не по злобе и не из ненависти к другу, а потому, что чувствовал, как т я-
гостно тому его присутствие.
Отец Лотты захворал и не мог выходить из дому; он послал за Лоттой экипаж, и она
поехала к нему. Стоял прекрасный зимний день, первый снег толстым слоем покрывал всю
местность.
Вертер на следующее утро отправился туда же, чтобы проводить Лотту домой, если
Альберт не приедет за ней.
Ясная погода не могла развеселить его, тяжкий гнет лежал на его душе. Он приучился
видеть только мрачные картины, и мысли его были одна беспросветнее другой.
Сам он был вечно не в ладу с собою и у других видел только беспокойство и разлад, он