Page 124 - Анна Каренина

Александрович, дотрогиваясь до ее руки.
Она с отвращением отстранилась от него и, не взглянув ему в лицо, отвечала:
– Нет, нет, оставьте меня, я останусь.
Она видела теперь, что от места падения Вронского через круг бежал офицер к беседке.
Бетси махала ему платком.
Офицер принес известие, что ездок не убился, но лошадь сломала себе спину.
Услыхав это, Анна быстро села и закрыла лицо веером. Алексей Александрович видел,
что она плакала и не могла удержать не только слез, но и рыданий, которые поднимали ее
грудь. Алексей Александрович загородил ее собою, давая ей время оправиться.
– В третий раз предлагаю вам свою руку, – сказал он чрез несколько времени,
обращаясь к ней. Анна смотрела на него и не знала, что сказать. Княгиня Бетси пришла ей на
помощь.
– Нет, Алексей Александрович, я увезла Анну, и я обещалась отвезти ее, – вмешалась
Бетси.
– Извините меня, княгиня, – сказал он, учтиво улыбаясь, но твердо глядя ей в глаза, –
но я вижу, что Анна не совсем здорова, и желаю, чтоб она ехала со мною.
Анна испуганно оглянулась, покорно встала и положила руку на руку мужа.
– Я пошлю к нему, узнаю и пришлю сказать, – прошептала ей Бетcи.
На выходе из беседки Алексей Александрович, так же как всегда, говорил со
встречавшимися, и Анна должна была, как и всегда, отвечать и говорить; но она была сама
не своя и как во сне шла под руку с мужем.
«Убился или нет? Правда ли? Придет или нет? Увижу ли я его нынче?» – думала она.
Она молча села в карету Алексея Александровича и молча выехала из толпы экипажей.
Несмотря на все, что он видел, Алексей Александрович все-таки не позволил себе думать о
настоящем положении своей жены. Он только видел внешние признаки. Он видел, что она
ведет себя неприлично, и считал своим долгом сказать ей это. Но ему очень трудно было не
сказать более, а сказать только это. Он открыл рот, чтобы сказать ей, как она неприлично
вела себя, но невольно сказал совершенно другое.
– Как, однако, мы все склонны к этим жестоким зрелищам, – сказал он. – Я замечаю…
– Что? я не понимаю, – презрительно сказала Анна.
Он оскорбился и тотчас же начал говорить то, что хотел.
– Я должен сказать вам, – проговорил он.
«Вот оно, объяснение», – подумала она, и ей стало страшно.
– Я должен сказать вам, что вы неприлично ведете себя нынче, – сказал он ей
по-французски.
– Чем я неприлично вела себя? – громко сказала она, быстро поворачивая к нему голову
и глядя ему прямо в глаза, но совсем уже не с прежним скрывающим что-то весельем, а с
решительным видом, под которым она с трудом скрывала испытываемый страх.
– Не забудьте, – сказал он ей, указывая на открытое окно против кучера.
Он приподнялся и поднял стекло.
– Что вы нашли неприличным? – повторила она – То отчаяние, которое вы не умели
скрыть при падении одного из ездоков.
Он ждал, что она возразит; но она молчала, глядя перед собою.
– Я уже просил вас держать себя в свете так, что злые языки не могли ничего сказать
против вас. Было время, когда я говорил о внутренних отношениях; я ведь не говорю про
них. Теперь я говорю о внешних отношениях. Вы неприлично держали себя, и я желал бы,
чтоб это не повторялось.
Она не слышала половины его слов, она испытывала страх к нему и думала о том,
правда ли то, что Вронский не убился. О нем ли говорили, что он цел, а лошадь сломала
спину? Она только притворно-насмешливо улыбнулась, когда он кончил, и ничего не
отвечала, потому что не слыхала того, что он говорил. Алексей Александрович начал
говорить смело, но, когда он ясно понял то, о чем он говорит, страх, который она