Page 156 - Анна Каренина

– Да, он пишет, что вы переехали, и думает, что вы позволите мне помочь вам
чем-нибудь, – сказал Левин и, сказав это, вдруг смутился и, прервав речь, молча продолжал
идти подле линейки, срывая липовые побеги и перекусывая их. Он смутился вследствие
предположения, что Дарье Александровне будет неприятна помощь стороннего человека в
том деле, которое должно было быть сделано ее мужем. Дарье Александровне действительно
не нравилась эта манера Степана Аркадьича навязывать свои семейные дела чужим. И она
тотчас же поняла, что Левин понимает это. За эту-то тонкость понимания, за эту
деликатность и любила Левина Дарья Александровна.
– Я понял, разумеется, – сказал Левин, – что это только значит то, что вы хотите меня
видеть, и очень рад. Разумеется, я воображаю, что вам, городской хозяйке, здесь дико, и,
если что нужно, я весь к вашим услугам.
– О нет! – сказала Долли. – Первое время было неудобно, а теперь все прекрасно
устроилось благодаря моей старой няне, – сказала она, указывая на Матрену Филимоновну,
понимавшую, что говорят о ней, и весело и дружелюбно улыбавшуюся Левину. Она знала
его и знала, что это хороший жених барышне, и желала, чтобы дело сладилось.
– Извольте садиться, мы сюда потеснимся, – сказала она ему.
– Нет, я пройдусь. Дети, кто со мной наперегонки с лошадьми?
Дети знали Левина очень мало, не помнили, когда видали его, но не выказывали в
отношении к нему того странного чувства застенчивости и отвращения, которое испытывают
дети так часто к взрослым притворяющимся людям и за которое им так часто и больно
достается. Притворство в чем бы то ни было может обмануть самого умного,
проницательного человека; но самый ограниченный ребенок, как бы оно ни было искусно
скрываемо, узна'ет его и отвращается. Какие бы ни были недостатки в Левине, притворства
не было в нем и признака, и потому дети высказали ему дружелюбие такое же, какое они
нашли на лице матери. На приглашение его два старшие тотчас же соскочили к нему и
побежали с ним так же просто, как бы они побежали с няней, с мисс Гуль или с матерью.
Лили тоже стала проситься к нему, и мать передала ее ему; он посадил ее на плечо и побежал
с ней.
– Не бойтесь, не бойтесь, Дарья Александровна! – говорил он, весело улыбаясь матери,
– невозможно, чтоб я ушиб или уронил.
И, глядя на его ловкие, сильные, осторожно заботливые и слишком напряженные
движения, мать успокоилась и весело и одобрительно улыбалась, глядя на него.
Здесь, в деревне, с детьми и с симпатичною ему Дарьей Александровной, Левин
пришел в то, часто находившее на него детски-веселое расположение духа, которое Дарья
Александровна особенно любила в нем. Бегая с детьми, он учил их гимнастике, смешил мисс
Гуль своим дурным английским языком и рассказывал Дарье Александровне свои занятия в
деревне.
После обеда Дарья Александровна, сидя с ним одна на балконе, наговорила о Кити.
– Вы знаете? Кити приедет сюда и проведет со мною лето.
– Право? – сказал он, вспыхнув, и тотчас же, чтобы переменить разговор, сказал: – Так
прислать вам двух коров? Если вы хотите считаться, то извольте заплатить мне по пяти
рублей в месяц, если вам не совестно.
– Нет, благодарствуйте. У нас устроилось.
– Ну, так я ваших коров посмотрю, и, если позволите, я распоряжусь, как их кормить.
Все дело в корме.
И Левин, чтобы только отвлечь разговор, изложил Дарье Александровне теорию
молочного хозяйства, состоящую в том, что корова есть только машина для переработки
корма в молоко, и т.д.
Он говорил это и страстно желал услыхать подробности о Кити и вместе боялся этого.
Ему страшно было, что расстроится приобретенное им с таким трудом спокойствие.
– Да, но, впрочем, за всем этим надо следить, а кто же будет? – неохотно отвечала
Дарья Александровна.