Page 329 - Анна Каренина

– Вот так, – сказала она, взяв руку мужа, поднося ее ко рту и дотрагиваясь до нее
нераскрытыми губами. – Как у архиерея руку целуют.
– У кого же не берет? – сказал он, смеясь.
– У обоих. А надо, чтобы вот так…
– Мужики едут…
– Нет, они не видали.

VI

Во время детского чая большие сидели на балконе и разговаривали так, как будто
ничего не случилось, хотя все, и в особенности Сергей Иванович и Варенька, очень хорошо
знали, что случилось хотя и отрицательное, но очень важное обстоятельство. Они
испытывали оба одинаковое чувство, подобное тому, какое испытывает ученик после
неудавшегося экзамена, оставшись в том же классе или навсегда исключенный из заведения.
Все присутствующие, чувствуя тоже, что что-то случилось, говорили оживленно о
посторонних предметах. Левин и Кити чувствовали себя особенно счастливыми и
любовными в нынешний вечер. И что они были счастливы своею любовью, это заключало в
себе неприятный намек на тех, которые того же хотели и не могли, – и им было совестно.
– Попомните мое слово: Alexandre не приедет, – сказала старая княгиня.
Нынче вечером ждали с поезда Степана Аркадьича, и старый князь писал, что, может
быть, и он приедет.
– И я знаю отчего, – продолжала княгиня, – он говорит, что молодых надо оставлять
одних на первое время.
– Да папа и так нас оставил. Мы его не видали, – сказала Кити. – И какие же мы
молодые? Мы уже такие старые.
– Только если он не приедет, и я прощусь с вами, дети, – грустно вздохнув, сказала
княгиня.
– Ну, что вам, мама! – напали на нее обе дочери.
– Ты подумай, ему-то каково? Ведь теперь…
И вдруг совершенно неожиданно голос старой княгини задрожал. Дочери замолчали и
переглянулись. «Maman всегда найдет себе что-нибудь грустное», – сказали они этим
взглядом. Они не знали, что, как ни хорошо было княгине у дочери, как она ни чувствовала
себя нужною тут, ей было мучительно грустно и за себя и за мужа с тех пор, как они отдали
замуж последнюю любимую дочь и гнездо семейное опустело.
– Что вам, Агафья Михайловна? – спросила вдруг Кити остановившуюся с
таинственным видом и значительным лицом Агафью Михайловну.
– Насчет ужина.
– Ну вот и прекрасно, – сказала Долли, – ты поди распоряжайся, а я пойду с Гришей
повторю его урок. А то он нынче ничего не делал.
– Это мне урок! Нет, Долли, я пойду, – вскочив, проговорил Левин.
Гриша, уже поступивший в гимназию, летом должен был повторять уроки. Дарья
Александровна, еще в Москве учившаяся с сыном вместе латинскому языку, приехав к
Левиным, за правило себе поставила повторять с ним, хоть раз в день, уроки самые трудные
из арифметики и латинского. Левин вызвался заменить ее; но мать, услыхав раз урок Левина
и заметив, что это делается не так, как в Москве репетировал учитель, конфузясь и стараясь
не оскорбить Левина, решительно высказала ему, что надо проходить по книге так, как
учитель, и что она лучше будет опять сама это делать. Левину досадно было и на Степана
Аркадьича за то, что по его беспечности не он, а мать занималась наблюдением за
преподаванием, в котором она ничего не понимала, и на учителей за то, что они так дурно
учат детей; но свояченице он обещался вести учение, как она этого хотела. И он продолжал
заниматься с Гришей уже не по-своему, а по книге, а потому неохотно и часто забывая время
урока. Так было и нынче.