Page 379 - Анна Каренина

только он по делу опеки был у него дома и видел его во всем величии доброго и семейного
человека. Большой дом со старою семейною мебелью; не щеголеватые, грязноватые, но
почтительные старые лакеи, очевидно еще из прежних крепостных, не переменившие
хозяина; толстая, добродушная жена в чепчике с кружевами и турецкой шали, ласкавшая
хорошенькую внучку, дочь дочери; молодчик сын, гимназист шестого класса, приехавший из
гимназии и, здороваясь с отцом, поцеловавший его большую руку; внушительные ласковые
речи и жесты хозяина – все это вчера возбудило в Левине невольное уважение и сочувствие.
Левину трогателен и жалок был теперь этот старик, и ему хотелось сказать ему что-нибудь
приятное.
– Стало быть, вы опять наш предводитель, – сказал он.
– Едва ли, – испуганно оглянувшись, сказал предводитель. – Я устал, уж стар. Есть
достойнее и моложе меня, пусть послужат.
И предводитель скрылся в боковую дверь.
Наступила самая торжественная минута. Тотчас надо было приступить к выборам.
Коноводы той и другой партии по пальцам высчитывали белые и черные. Прения о Флерове
дали новой партии не только один шар Флерова, но еще и выигрыш времени, так что могли
быть привезены три дворянина, кознями старой партии лишенные возможности участвовать
в выборах. Двух дворян, имевших слабость к вину, напоили пьяными клевреты Снеткова, а у
третьего увезли мундирную одежду.
Узнав об этом, новая партия успела во время прений о Флерове послать на извозчике
своих обмундировать дворянина и из двух напоенных привезти одного в собрание.
– Одного привез, водой отлил, – проговорил ездивший за ним помещик, подходя к
Свияжскому. – Ничего, годится.
– Не очень пьян, не упадет? – покачивая головой, сказал Свияжский.
– Нет, молодцом. Только бы тут не подпоили… Я сказал буфетчику, чтобы не давал ни
под каким видом.

XXIX

Узкая зала, в которой курили и закусывали, была полна дворянами. Волнение все
увеличивалось, и на всех лицах было заметно беспокойство. В особенности сильно
волновались коноводы, знающие все подробности и счет всех шаров. Это были
распорядители предстоящего сражения. Остальные же, как рядовые пред сражением, хотя и
готовились к бою, но покамест искали развлечений. Одни закусывали, стоя или присев к
столу; другие ходили, куря папиросы, взад и вперед по длинной комнате и разговаривали с
давно не виденными приятелями.
Левину не хотелось есть, он не курил; сходиться со своими, то есть с Сергеем
Ивановичем, Степаном Аркадьичем, Свияжским и другими, не хотел, потому что с ними
вместе в оживленной беседе стоял Вронский в шталмейстерском мундире. Еще вчера Левин
увидал его на выборах и старательно обходил, не желая с ним встретиться. Он подошел к
окну и сел, оглядывая группы и прислушиваясь к тому, что говорилось вокруг него. Ему
было грустно в особенности потому, что все, как он видел, были оживлены, озабочены и
заняты, и лишь он один со старым-старым, беззубым старичком во флотском мундире,
шамкавшим губами, присевшим около него, был без интереса и без дела.
– Это такая шельма! Я ему говорил, так нет. Как же! Он в три года не мог собрать, –
энергически говорил сутуловатый невысокий помещик с помаженными волосами,
лежавшими на вышитом воротнике его мундира, стуча крепко каблуками новых, очевидно
для выборов надетых сапог. И помещик, кинув недовольный взгляд на Левина, круто
повернулся.
– Да, нечистое дело, что и говорить, – проговорил тоненьким голосом маленький
помещик.
Вслед за этими целая толпа помещиков, окружавшая толстого генерала, поспешно