Page 416 - Анна Каренина

Что он испытывал к этому маленькому существу, было совсем не то, что он ожидал.
Ничего веселого и радостного не было в этом чувстве; напротив, это был новый
мучительный страх. Это было сознание новой области уязвимости. И это сознание было так
мучительно первое время, страх за то, чтобы не пострадало это беспомощное существо, был
так силен, что из-за него и незаметно было странное чувство бессмысленной радости и даже
гордости, которое он испытал, когда ребенок чихнул.

XVII

Дела Степана Аркадьича находились в дурном положении.
Деньги за две трети леса были уже прожиты, и, за вычетом десяти процентов, он забрал
у купца почти все вперед за последнюю треть. Купец больше не давал денег, тем более что в
эту зиму Дарья Александровна, в первый раз прямо заявив права на свое состояние,
отказалась расписаться на контракте в получении денег за последнюю треть леса. Все
жалованье уходило на домашние расходы и на уплату мелких непереводившихся долгов.
Денег совсем не было.
Это было неприятно, неловко и не должно было так продолжаться, по мнению Степана
Аркадьича. Причина этого, по его понятию, состояла в том, что он получал слишком мало
жалованья. Место, которое он занимал, было, очевидно, очень хорошо пять лет тому назад,
но теперь уж было не то. Петров, директором банка, получал двенадцать тысяч; Свентицкий
– членом общества – получал семнадцать тысяч; Митин, основав банк, получал пятьдесят
тысяч. «Очевидно, я заснул, и меня забыли», – думал про себя Степан Аркадьич. И он стал
прислушиваться, приглядываться и к концу зимы высмотрел место очень хорошее и повел на
него атаку, сначала из Москвы, через теток, дядей, приятелей, а потом, когда дело созрело,
весной сам поехал в Петербург. Это было одно из тех мест, которых теперь, всех размеров,
от тысячи до пятидесяти тысяч в год жалованья, стало больше, чем прежде было теплых
взяточных мест; это было место члена от комиссии соединенного агентства
кредитно-взаимного баланса южно-железных дорог и банковых учреждений. Место это, как
и все такие места, требовало таких огромных знаний и деятельности, которые трудно было
соединить в одном человеке. А так как человека, соединяющего эти качества, не было, то
все-таки лучше было, чтобы место это занимал честный, чем нечестный человек. А Степан
Аркадьич был не только человек честный (без ударения), но он был че'стный человек (с
ударением), с тем особенным значением, которое в Москве имеет это слово, когда говорят:
че'стный деятель, че'стный писатель, че'стный журнал, че'стное учреждение, че'стное
направление, и которое означает не только то, что человек или учреждение не бесчестны, но
и они способны при случае подпустить шпильку правительству. Степан Аркадьич вращался
в Москве в тех кругах, где введено было это слово, считался там ч'естным человеком и
потому имел более, чем другие, прав на это место.
Место это давало от семи до десяти тысяч в год, и Облонский мог занимать его, не
оставляя своего казенного места. Оно зависело от двух министерств, от одной дамы и от
двух евреев; и всех этих людей, хотя они были уже подготовлены, Степану Аркадьичу нужно
было видеть в Петербурге. Кроме того, Степан Аркадьич обещал сестре Анне добиться от
Каренина решительного ответа о разводе. И, выпросив у Долли пятьдесят рублей, он уехал в
Петербург.
Сидя в кабинете Каренина и слушая его проект о причинах дурного состояния русских
финансов, Степан Аркадьич выжидал только минуты, когда тот кончит, чтобы заговорить о
своем деле и об Анне.
– Да, это очень верно, – сказал он, когда Алексей Александрович, сняв pince-nez, без
которого он не мог читать теперь, вопросительно посмотрел на бывшего шурина, – это очень
верно в подробностях, но все-таки принцип нашего времени – свобода.
– Да, но я выставляю другой принцип, обнимающий принцип свободы, – сказал
Алексей Александрович, ударяя на слове «обнимающий» и надевая опять pince-nez, чтобы