Page 431 - Анна Каренина

«Он любит другую женщину, это еще яснее, – говорила она себе, входя в свою
комнату. – Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено, – повторила она сказанные ею
слова, – и надо кончить».
«Но как?» – спросила она себя и села на кресло пред зеркалом.
Мысли о том, куда она поедет теперь – к тетке ли, у которой она воспитывалась, к
Долли, или просто одна за границу, и о том, что он делает теперь один в кабинете,
окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь будут
говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей
Александрович, и много других мыслей о том, что будет теперь, после разрыва, приходили
ей в голову, но она не всею душой отдавалась этим мыслям. В душе ее была какая-то неясная
мысль, которая одна интересовала ее, но она не могла ее сознать. Вспомнив еще раз об
Алексее Александровиче, она вспомнила и время своей болезни после родов и то чувство,
которое тогда не оставляло ее. «Зачем я не умерла?» – вспомнились ей тогдашние ее слова и
тогдашнее ее чувство. И она вдруг поняла то, что было в ее душе. Да, это была та мысль,
которая одна разрешала все. «Да, умереть!…»
«И стыд и позор Алексея Александровича, и Сережи, и мой ужасный стыд – все
спасается смертью. Умереть – и он будет раскаиваться, будет жалеть, будет любить, будет
страдать за меня». С остановившеюся улыбкой сострадания к себе она сидела на кресле,
снимая и надевая кольца с левой руки, живо с разных сторон представляя себе его чувства
после ее смерти.
Приближающиеся шаги, его шаги, развлекли ее. Как бы занятая укладываньем своих
колец, она не обратилась даже к нему.
Он подошел к ней и, взяв ее за руку, тихо сказал:
– Анна, поедем послезавтра, если хочешь. Я на все согласен.
Она молчала.
– Что же? – спросил он.
– Ты сам знаешь, – сказала она, и в ту же минуту, не в силах удерживаться более, она
зарыдала.
– Брось меня, брось! – выговаривала она между рыданьями. – Я уеду завтра… Я
больше сделаю. Кто я? развратная женщина. Камень на твоей шее. Я не хочу мучать тебя, не
хочу! Я освобожу тебя. Ты не любишь, ты любишь другую!
Вронский умолял ее успокоиться и уверял, что нет призрака основания ее ревности, что
он никогда не переставал и не перестанет любить ее, что он любит больше, чем прежде.
– Анна, за что так мучать себя и меня? – говорил он, целуя ее руки. В лице его теперь
выражалась нежность, и ей казалось, что она слышала ухом звук слез в его голосе и на руке
своей чувствовала их влагу.
И мгновенно отчаянная ревность Анны перешла в отчаянную, страстную нежность; она
обнимала его, покрывала поцелуями его голову, шею, руки.

XXV

Чувствуя, что примирение было полное, Анна с утра оживленно принялась за
приготовление к отъезду. Хотя и не было решено, едут ли они в понедельник, или во
вторник, так как оба вчера уступали один другому, Анна деятельно приготавливалась к
отъезду, чувствуя себя теперь совершенно равнодушной к тому, что они уедут днем раньше
или позже. Она стояла в своей комнате над открытым сундуком, отбирая вещи, когда он, уже
одетый, раньше обыкновенного вошел к ней.
– Я сейчас съезжу к maman, она может прислать мне деньги чрез Егорова. И завтра я
готов ехать, – сказал он.
Как ни хорошо она была настроена, упоминание о поездке на дачу к матери кольнуло
ее.
– Нет, я и сама не успею, – сказала она и тотчас же подумала: «Стало быть, можно было