Page 48 - Дуэль

незачем.
Она вдруг вскочила и села в постели. Подняв свое бледное лицо и глядя с ужасом на
Лаевского, она спросила:
— Это ты? Гроза прошла?
— Прошла.
Она вспомнила, положила обе руки на голову и вздрогнула всем телом.
— Как мне тяжело! — проговорила она. — Если б ты знал, как мне тяжело! Я ждала, —
продолжала она, жмурясь, — что ты убьешь меня или прогонишь из дому под дождь и грозу,
а ты медлишь… медлишь…
Он порывисто и крепко обнял ее, осыпал поцелуями ее колени и руки, потом, когда она
что-то бормотала ему и вздрагивала от воспоминаний, он пригладил ее волосы и,
всматриваясь ей в лицо, понял, что эта несчастная, порочная женщина для него
единственный близкий, родной и незаменимый человек.
Когда он, выйдя из дому, садился в коляску, ему хотелось вернуться домой живым.

XVIII

Дьякон встал, оделся, взял свою толстую суковатую палку и тихо вышел из дому. Было
темно, и дьякон в первые минуты, когда пошел по улице, не видел даже своей белой палки;
на небе не было ни одной звезды, и походило на то, что опять будет дождь. Пахло мокрым
песком и морем.
«Пожалуй, не напали бы чеченцы», — думал дьякон, слушая, как его палка стучала о
мостовую и как звонко и одиноко раздавался в ночной тишине этот стук.
Выйдя за город, он стал видеть и дорогу и свою палку; на черном небе кое-где
показались мутные пятна и скоро выглянула одна звезда и робко заморгала своим одним
глазом. Дьякон шел по высокому каменистому берегу и не видел моря; оно засыпало внизу, и
невидимые волны его лениво и тяжело ударялись о берег и точно вздыхали: уф! И как
медленно! Ударилась одна волна, дьякон успел сосчитать восемь шагов, тогда ударилась
другая, через шесть шагов третья. Так же точно не было ничего видно, и в потемках
слышался ленивый, сонный шум моря, слышалось бесконечно далекое, невообразимое
время, когда бог носился над хаосом.
Дьякону стало жутко. Он подумал о том, как бы бог не наказал за то, что он водит
компанию с неверующими и даже идет смотреть на их дуэль. Дуэль будет пустяковая,
бескровная, смешная, но, как бы то ни было, она — зрелище языческое и присутствовать на
ней духовному лицу совсем неприлично. Он остановился и подумал: не вернуться ли? Но
сильное, беспокойное любопытство взяло верх над сомнениями, и он пошел дальше.
«Они хотя неверующие, но добрые люди и спасутся», — успокаивал он себя. —
Обязательно спасутся! — сказал он вслух, закуривая папиросу.
Какою мерою нужно измерять достоинства людей, чтобы судить о них справедливо?
Дьякон вспомнил своего врага, инспектора духовного училища, который и в бога веровал, и
на дуэлях не дрался, и жил в целомудрии, но когда-то кормил дьякона хлебом с песком и
однажды едва не оторвал ему уха. Если человеческая жизнь сложилась так немудро, что
этого жестокого и нечестного инспектора, кравшего казенную муку, все уважали и молились
в училище о здравии его и спасении, то справедливо ли сторониться таких людей, как фон
Корен и Лаевский, только потому, что они неверующие? Дьякон стал решать этот вопрос, но
ему вспомнилось, какая смешная фигура была сегодня у Самойленка, и это прервало течение
его мыслей. Сколько завтра будет смеху! Дьякон воображал, как он засядет под куст и будет
подсматривать, а когда завтра за обедом фон Корен начнет хвастать, то он, дьякон, со смехом
станет рассказывать ему все подробности дуэли.
«Откуда вы всё знаете?» — спросит зоолог. — «То-то вот и есть. Дома сидел, а знаю».
Хорошо бы описать дуэль в смешном виде. Тесть будет читать и смеяться, тестя же
кашей не корми, а только расскажи или напиши ему что-нибудь смешное.