Page 44 - Дуэль

— Да, но нечего бояться промочить ноги, когда угрожает потоп.
— Это философия, — засмеялся дьякон.
— Нисколько. Вы до такой степени испорчены вашей семинарской философией, что во
всем хотите видеть один только туман. Отвлеченные науки, которыми набита ваша молодая
голова, потому и называются отвлеченными, что они отвлекают ваш ум от очевидности.
Смотрите в глаза чёрту прямо, и если он чёрт, то и говорите, что это чёрт, а не лезьте к Канту
или к Гегелю за объяснениями.
Зоолог помолчал и продолжал:
— Дважды два есть четыре, а камень есть камень. Завтра вот у нас дуэль. Мы с вами
будем говорить, что это глупо и нелепо, что дуэль уже отжила свой век, что
аристократическая дуэль ничем по существу не отличается от пьяной драки в кабаке, а
всё-таки мы не остановимся, поедем и будем драться. Есть, значит, сила, которая сильнее
наших рассуждений. Мы кричим, что война — это разбой, варварство, ужас, братоубийство,
мы без обморока не можем видеть крови; но стоит только французам или немцам оскорбить
нас, как мы тотчас же почувствуем подъем духа, самым искренним образом закричим ура и
бросимся на врага, вы будете призывать на наше оружие благословение божие и наша
доблесть будет вызывать всеобщий и притом искренний восторг. Опять-таки, значит, есть
сила, которая если не выше, то сильнее нас и нашей философии. Мы не можем остановить ее
так же, как вот этой тучи, которая подвигается из-за моря. Не лицемерьте же, не показывайте
ей кукиша в кармане и не говорите: «ах, глупо! ах, устарело! ах, несогласно с писанием!», а
глядите ей прямо в глаза, признавайте ее разумную законность, и когда она, например, хочет
уничтожить хилое, золотушное, развращенное племя, то не мешайте ей вашими пилюлями и
цитатами из дурно понятого Евангелия. У Лескова есть совестливый Данила, который нашел
за городом прокаженного и кормит, и греет его во имя любви и Христа. Если бы этот Данила
в самом деле любил людей, то он оттащил бы прокаженного подальше от города и бросил
его в ров, а сам пошел бы служить здоровым. Христос, надеюсь, заповедал нам любовь
разумную, осмысленную и полезную.
— Экой вы какой! — засмеялся дьякон. — В Христа же вы не веруете, зачем же вы его
так часто упоминаете?
— Нет, верую. Но только, конечно, по-своему, а не по-вашему. Ах, дьякон, дьякон! —
засмеялся зоолог; он взял дьякона за талию и сказал весело: — Ну, что ж? Поедем завтра на
дуэль?
— Сан не позволяет, а то бы поехал.
— А что значит — сан?
— Я посвященный. На мне благодать.
— Ах, дьякон, дьякон, — повторил фон Корен, смеясь. — Люблю я с вами
разговаривать.
— Вы говорите — у вас вера, — сказал дьякон. — Какая это вера? А вот у меня есть
дядька-поп, так тот так верит, что когда в засуху идет в поле дождя просить, то берет с собой
дождевой зонтик и кожаное пальто, чтобы его на обратном пути дождик не промочил. Вот
это вера! Когда он говорит о Христе, так от него сияние идет и все бабы и мужики навзрыд
плачут. Он бы и тучу эту остановил и всякую бы вашу силу обратил в бегство. Да… Вера
горами двигает.
Дьякон засмеялся и похлопал зоолога по плечу.
— Так-то… — продолжал он. — Вот вы всё учите, постигаете пучину моря, разбираете
слабых да сильных, книжки пишете и на дуэли вызываете — и всё остается на своем месте, а
глядите, какой-нибудь слабенький старец святым духом пролепечет одно только слово или
из Аравии прискачет на коне новый Магомет с шашкой, и полетит у вас всё вверх
тарамашкой, и в Европе камня на камне не останется.
— Ну, это, дьякон, на небе вилами писано!
— Вера без дел мертва есть, а дела без веры — еще хуже, одна только трата времени и
больше ничего.