Page 101 - Идиот

генерал. Оказалось, что и тот необыкновенно интересовался. Сообщил он, впрочем, об одной
только "деловой стороне предмета". Оказалось, что он, в интересах князя, поручил
наблюдать за ним, и особенно за руководителем его Салазкиным, двум каким-то очень
благонадежным и влиятельным в своем роде в Москве господам. все, что говорилось о
наследстве, "так сказать о факте наследства", оказалось верным, но что самое наследство в
конце концов оказывается вовсе не так значительным, как об нем сначала распространили.
Состояние на половину запутано; оказались долги, оказались какие-то претенденты, да и
князь, несмотря на все руководства, вел себя самым неделовым образом. "Конечно, дай ему
бог": теперь, когда "лед молчания" разбит, генерал рад заявить об этом "от всей
искренности" души, потому "малый хоть немного и того", но все-таки стоит того. А между
тем все-таки тут наглупил: явились, например, кредиторы покойного купца, по документам
спорным, ничтожным, а иные, пронюхав о князе, так и вовсе без документов, и что же?
Князь почти всех удовлетворил, несмотря на представления друзей о том, что все эти
людишки и кредиторишки совершенно без прав; и потому только удовлетворил, что
действительно оказалось, что некоторые из них в самом деле пострадали.
Генеральша на это отозвалась, что в этом роде ей и Белоконская пишет, и что "это
глупо, очень глупо; дурака не вылечишь", резко прибавила она, но по лицу ее видно было,
как она рада была поступкам этого "дурака". В заключение всего генерал заметил, что
супруга его принимает в князе участие точно как будто в родном своем сыне, и что Аглаю
она что-то ужасно стала ласкать; видя это, Иван Федорович принял на некоторое время
весьма деловую осанку.
Но все это приятное настроение опять-таки существовала недолго. Прошло всего две
недели, и что-то вдруг опять изменилось, генеральша нахмурилась, а генерал, пожав
несколько раз плечами, подчинился опять "льду молчания". Дело в том, что всего две недели
назад он получил под рукой одно известие, хоть и короткое и потому не совсем ясное, но
зато верное, о том, что Настасья Филипповна, сначала пропавшая в Москве, разысканная
потом в Москве же Рогожиным, потом опять куда-то пропавшая и опять им разысканная,
дала наконец ему почти верное слово выйти за него замуж. И вот всего только две недели
спустя вдруг получено было его превосходительством сведение, что Настасья Филипповна
бежала в третий раз, почти что из-под венца, и на этот раз пропала где-то в губернии, а
между тем исчез из Москвы и князь Мышкин, оставив все свои дела на попечение
Салазкина, "с нею ли, или просто бросился за ней - неизвестно, но что-то тут есть", заключил
генерал. Лизавета Прокофьевна тоже и с своей стороны получила какие-то неприятные
сведения. В конце концов, два месяца после выезда князя почти всякий слух о нем в
Петербурге затих окончательно, а в доме Епанчиных "лед молчания" уже и не разбивался.
Варвара Ардалионовна, впрочем, все-таки навещала девиц.
Чтобы закончить о всех этих слухах и известиях, прибавим и то, что у Епанчиных
произошло к весне очень много переворотов, так что трудно было не забыть о князе,
который и сам не давал, а может быть, и не хотел подать о себе вести, В продолжение зимы
мало-по-малу наконец решили отправиться на лето за границу, то-есть Лизавета
Прокофьевна с дочерьми; генералу, разумеется, нельзя было тратить время на "пустое
развлечение". Решение состоялось по чрезвычайному и упорному настоянию девиц,
совершенно убедившихся что за границу их оттого не хотят везти, что у родителей
беспрерывная забота выдать их замуж и искать им женихов. Может быть, и родители
убедились наконец, что женихи могут встретиться и за границей, и что поездка на одно лето
не только ничего не может расстроить, но пожалуй, еще даже "может способствовать". Здесь
кстати упомянуть, что бывший в проекте брак Афанасия Ивановича Тоцкого и старшей
Епанчиной совсем расстроился, и формальное предложение его вовсе не состоялось!
Случилось это как-то само собой, без больших разговоров и безо всякой семейной борьбы.
Со времени отќезда князя все вдруг затихло с обеих сторон. Вот и это обстоятельство вошло
отчасти в число причин тогдашнего тяжелого настроения в семействе Епанчиных, хотя
генеральша и высказала тогда же, что она теперь рада "обеими руками перекреститься".