Page 106 - Идиот

- Он поутру никогда много не пьет; если вы к нему за каким-нибудь делом, то теперь и
говорите. Самое время. Разве к вечеру когда воротится, так хмелен; да и то теперь больше на
ночь плачет и нам вслух из священного писания читает, потому что у нас матушка пять
недель как умерла.
- Это он потому убежал, что ему верно трудно стало вам отвечать, - засмеялся молодой
человек с дивана. - Об заклад побьюсь, что он уже вас надувает и именно теперь обдумывает.
- Всего пять недель! Всего пять недель! - подхватил Лебедев, возвращаясь уже во
фраке, мигая глазами и таща из кармана платок для утирки слез: - сироты!
- Да вы что все в дырьях-то вышли? - сказала девушка: - ведь тут за дверью у вас лежит
новешенький сюртук, не видели что ли?
- Молчи, стрекоза! - крикнул на нее Лебедев. - У, ты! - затопал было он на нее ногами.
Но в этот раз она только рассмеялась.
- Вы чего пугаете-то, я ведь не Таня, не побегу. А вот Любочку так, пожалуй,
разбудите, да еще родимчик привяжется… что кричите-то!
- Ни-ни-ни! Типун, типун… - ужасно испугался вдруг Лебедев, и, бросаясь к спавшему
на руках дочери ребенку, несколько раз с испуганным видом перекрестил его. - Господи,
сохрани, господи, предохрани! Это собственный мой грудной ребенок, дочь Любовь, -
обратился он к князю, - и рождена в законнейшем браке от новопреставленной Елены, жены
моей, умершей в родах. А эта пиголица есть дочь моя Вера, в трауре… А этот, этот, о, этот…
- Что осекся? - крикнул молодой человек: - да ты продолжай, не конфузься.
- Ваше сиятельство! - с каким-то порывом воскликнул вдруг Лебедев: - про убийство
семейства Жемариных в газетах изволили проследить?
- Прочел, - сказал князь с некоторым удивлением.
- Ну, так вот это подлинный убийца семейства Жемариных, он самый и есть!
- Что вы это? - сказал князь.
- То-есть, аллегорически говоря, будущий второй убийца будущего второго семейства
Жемариных, если таковое окажется. К тому и готовится…
Все засмеялись. Князю пришло на ум, что Лебедев и действительно, может быть,
жмется и кривляется потому только, что, предчувствуя его вопросы, не знает как на них
ответить и выгадывает время.
- Бунтует! Заговоры составляет! - кричал Лебедев, как бы уже не в силах сдержать себя:
- ну могу ли я, ну в праве ли я такого злоязычника, такую, можно сказать, блудницу и
изверга за родного племянника моего, за единственного сына сестры моей Анисьи,
покойницы, считать?
- Да перестань, пьяный ты человек! Верите ли, князь, теперь он вздумал адвокатством
заниматься, по судебным искам ходить; в красноречие пустился и все высоким слогом с
детьми дома говорит. Пред мировыми судьями пять дней тому назад говорил. И кого же
взялся защищать: не старуху, которая его умоляла, просила, и которую подлец ростовщик
ограбил, пятьсот рублей у ней, все ее достояние себе присвоил, а этого же самого
ростовщика, Зайдлера какого-то, жида, за то, что пятьдесят рублей обещал ему дать…
- Пятьдесят рублей, если выиграю, и только пять, если проиграю, - обќяснил вдруг
Лебедев совсем другим голосом, чем говорил доселе, а так, как будто он никогда не кричал.
- Ну и сбрендил, конечно, не старые ведь порядки-то, только там насмеялись над ним.
Но он собой ужасно доволен остался; вспомните, говорит, нелицеприятные господа судьи,
что печальный старец, без ног, живущий честным трудом, лишается последнего куска хлеба;
вспомните мудрые слова законодателя: "Да царствует милость в судах". И верите ли: каждое
утро он нам здесь эту же речь пересказывает, точь-в-точь, как там ее говорил; пятый раз
сегодня; вот пред самым вашим приходом читал, до того понравилось. Сам на себя
облизывается. И еще кого-то защищать собирается. Вы, кажется, князь Мышкин? Коля мне
про вас говорил, что умнее вас и на свете еще до сих пор не встречал…
- И нет! И нет! И умнее на свете нет! - тотчас же подхватил Лебедев.
- Ну, этот, положим, соврал. Один вас любит, а другой у вас заискивает; а я вам вовсе