Page 119 - Идиот

- Ты. Она тебя тогда, с тех самых пор, с именин-то, и полюбила. Только она думает, что
выйти ей за тебя невозможно, потому что она тебя будто бы опозорит и всю судьбу твою
сгубит. "Я, говорит, известно какая". До сих пор про это сама утверждает. Она все это мне
сама так прямо в лицо и говорила. Тебя сгубить и опозорить боится, а за меня, значит,
ничего, можно выйти, - вот каково она меня почитает, это тоже заметь!
- Да как же она от тебя ко мне бежала, а… от меня…
- А от тебя ко мне! Хе! Да мало ли что войдет ей вдруг в голову! Она вся точно в
лихорадке теперь. То мне кричит: "за тебя как в воду иду. Скорей свадьбу!" Сама торопит,
день назначает, а станет подходить время - испужается, али мысли другие пойдут - бог знает,
ведь ты видел же: плачет, смеется, в лихорадке бьется. Да что тут чудного, что она и от тебя
убежала? Она от тебя и убежала тогда, потому что сама спохватилась, как тебя сильно
любит. Ей не под силу у тебя стало. Ты, вот, сказал давеча, что я ее тогда в Москве разыскал;
не правда - сама ко мне от тебя прибежала: "назначь день, говорит, я готова! Шампанского
давай! К цыганкам едем!" кричит!.. Да не было бы меня, она давно бы уж в воду кинулась;
верно говорю. Потому и не кидается, что я, может, еще страшнее воды. Со зла и идет за
меня… коли выйдет так уж верно говорю, что со зла выйдет.
- Да как же ты… как же ты… - вскричал князь и не докончил. Он с ужасом смотрел на
Рогожина.
- Что же ты не доканчиваешь, - прибавил тот, осклабившись, - а хочешь скажу, что ты
вот в эту самую минуту про себя рассуждаешь: "ну, как же ей теперь за ним быть? Как ее к
тому допустить?" Известно, что думаешь…
- Я не за тем сюда ехал, Парфен, говорю тебе, не та у меня в уме было…
- Это может, что не за тем, и не то в уме было, а только теперь оно уж наверно стало за
тем, хе-хе! Ну, довольно! Что ты так опрокинулся? Да неужто ты и впрямь того не знал?
Дивишь ты меня!
- все это ревность, Парфен, все это болезнь, все это ты безмерно преувеличил… -
пробормотал князь в чрезвычайном волнении: - чего ты?
- Оставь, - проговорил Парфен и быстро вырвал из рук князя ножик, который тот взял
со стола, подле книги, и положил его опять на прежнее место.
- Я как будто знал, когда вќезжал в Петербург, как будто предчувствовал… -
продолжал князь: - не хотел я ехать сюда! Я хотел все это здешнее забыть, из сердца прочь
вырвать! Ну, прощай… Да что ты!
Говоря, князь в рассеянности опять-было захватил в руки со стола тот же ножик, и
опять Рогожин его вынул у него из рук и бросил на стол. Это был довольно простой формы
ножик, с оленьим черенком, нескладной, с лезвием вершка в три с половиной,
соответственной ширины.
Видя, что князь обращает особенное внимание на то, что у него два раза вырывают из
рук этот нож. Рогожин с злобною досадой схватил его, заложил в книгу и швырнул книгу на
другой стол.
- Ты листы, что ли, им разрезаешь? - спросил князь, но как-то рассеянно, все еще как
бы под давлением сильной задумчивости.
- Да, листы…
- Это ведь садовый нож?
- Да, садовый. Разве садовым нельзя разрезать листы?
- Да он… совсем новый.
- Ну, что ж что новый? Разве я не могу сейчас купить новый нож? - в каком-то
исступлении вскричал наконец Рогожин, раздражавшийся с каждым словом.
Князь вздрогнул и пристально поглядел на Рогожина.
- Эк ведь мы! - засмеялся он вдруг, совершенно опомнившись. - Извини, брат, меня,
когда у меня голова так тяжела, как теперь, и эта болезнь… я совсем, совсем становлюсь
такой рассеянный и смешной. Я вовсе не об этом и спросить-то хотел… не помню о чем.
Прощай…