Page 115 - Идиот

усмехнулся. Да, мы жили там розно и в разных городах, и ты все это знаешь наверно. Я ведь
тебе уж и прежде растолковал, что я ее "не любовью люблю, а жалостью". Я думаю, что я это
точно определяю. Ты говорил тогда, что эти слова мои понял; правда ли? понял ли? Вон как
ты ненавистно смотришь! Я тебя успокоить пришел, потому что и ты мне дорог. Я очень
тебя люблю, Парфен. А теперь уйду и никогда не приду. Прощай.
Князь встал.
- Посиди со мной, - тихо сказал Парфен, не подымаясь с места и склонив голову на
правую ладонь: - я тебя давно не видал.
Князь сел. Оба опять замолчали.
- Я, как тебя нет предо мною, то тотчас же к тебе злобу и чувствую, Лев Николаевич. В
эти три месяца, что я тебя не видал, каждую минуту на тебя злобился, ей богу. Так бы тебя
взял и отравил чем-нибудь! Вот как. Теперь ты четверти часа со мной не сидишь, а уж вся
злоба моя проходит, и ты мне опять попрежнему люб. Посиди со мной…
- Когда я с тобой, то ты мне веришь, а когда меня нет, то сейчас перестаешь верить и
опять подозреваешь. В батюшку ты! - дружески усмехнувшись и стараясь скрыть свое
чувство, отвечал князь.
- Я твоему голосу верю, как с тобой сижу. Я ведь понимаю же, что нас с тобой нельзя
равнять, меня да тебя…
- Зачем ты это прибавил? И вот опять раздражился, - сказал князь, дивясь на Рогожина.
- Да уж тут, брат, не нашего мнения спрашивают, - отвечал тот, - тут без нас положили.
Мы вот и любим тоже по-розну, во всем, то-есть, разница, - продолжал он тихо и помолчав. -
Ты вот жалостью, говоришь, ее любишь. Никакой такой во мне нет к ней жалости. Да и
ненавидит она меня пуще всего. Она мне теперь во сне снится каждую ночь: все что она с
другим надо мной смеется. Так оно, брат, и есть. Со мной к венцу идет, а и думать-то обо
мне позабыла, точно башмак меняет. Веришь ли, пять дней ее не видал, потому что ехать к
ней не смею; спросит: "зачем пожаловал?" Мало ли она меня срамила…
- Как срамила? Что ты?
- Точно не знает! Да ведь вот с тобою же от меня бежала "из-под венца", сам сейчас
выговорил.
- Ведь ты же сам не веришь, что…
- Разве она с офицером, с Земтюжниковым, в Москве меня не срамила? Наверно знаю,
что срамила, и уж после того, как венцу сама назначила срок.
- Быть не может! - вскричал князь.
- Верно знаю, - с убеждением подтвердил Рогожин. - Что, не такая ли, что ли? Это,
брат, нечего и говорить, что не такая. Один это только вздор. С тобой она будет не такая, и
сама, пожалуй, этакому делу ужаснется, а со мной вот именно такая. Ведь уж так. Как на
последнюю самую шваль на меня смотрит. С Келлером, вот с этим офицером, что боксом
дрался, так наверно знаю - для одного смеху надо мной сочинила… Да ты не знаешь еще, что
она надо мной в Москве выделывала! А денег-то, денег сколько я перевел…
- Да… как же ты теперь женишься!.. Как потом-то будешь? - с ужасом спросил князь.
Рогожин тяжело и страшно поглядел на князя и ничего не ответил.
- Я теперь уж пятый день у ней не был, - продолжал он, помолчав с минуту. - все
боюсь, что выгонит. Я, говорит, еще сама себе госпожа; захочу, так и совсем тебя прогоню, а
сама за границу поеду (это уж она мне говорила, что за границу-то поедет, - заметил он как
бы в скобках, и как-то особенно поглядев в глаза князю); иной раз, правда, только пужает,
все ей смешно на меня отчего-то. А в другой раз и в самом деле нахмурится, насупится,
слова не выговорит; я вот этого-то и боюсь. Ономнясь подумал: стану приезжать не с
пустыми руками, - так только ее насмешил, а потом и в злость даже вошла. Горничной
Катьке такую мою одну шаль подарила, что хоть и в роскоши она прежде живала, а может,
такой еще и не видывала. А о том, когда венчаться, и заикнуться нельзя. Какой тут жених,
когда и просто приехать боится? Вот и сижу, а невтерпеж станет, так тайком да крадучись
мимо дома ее по улице и хожу, или за углом где прячусь. Ономнясь чуть не до свету близ